О современном искусстве опять

Мама сейчас сделала мне день.
Она у меня на данный момент путешествует по Скандинавии в компании Наташки. И вот, значит, звонок по скайпу. Я включаю видеосвязь и вижу какие-то непонятные куски стеклянной крыши с железными балками, сияющее в стекле солнце, часть маминого счастливого лица и слышу примерно следующее, на два голоса:
- Маша, Маша, мы сейчас тебе такое покажем, тебе понравится!
Потом они пытаются договориться, как повернуть камеру смартфона, спорят... и связь обрывается. Я, страшно заинтригованная, наливаю себе кофе.
Через несколько минут звонок повторяется:
- Маша, мы сначала думали, что это геи или эпилептики!...
И снова молчание.
Я уже не знаю, куда себя деть от переизбытка чувств. Интрига.
Ну, к счастью, третий звонок не заставил себя ждать:
- Маша, смотри, что здесь происходит!
Но я вижу только два сияющих восторгом и жизнерадостным любопытством лица - мамино и Наташино. Вскоре они догадываются повернуть телефон камерой в ту сторону, где происходит событие, которое с геями, эпилептиками и интригой.
Итак... Они зашли в Музей Современного Искусства и увидели там контактную импровизацию.



- Мам, а при чем здесь геи? - Интересуюсь я, наблюдая, как двое катаются по полу, обнимают друг друга за попы и изображают цаплю.
- Мы думали, что это два парня.
*И решили, что теперь точно обязаны ради такого дела позвонить мне. Прямо сейчас*
Ребята, к слову, были экспозицией.

Потом мне провели экскурсию по главной выставке музея через смартфон. Выставка представляла собой по большей части фотографии людей в дорогих костюмах с обнаженными интимными местами. И другими частями тела. И католическим крестом.
- Ты что-нибудь поняла? - Спрашивает Наташа мою маму, когда они покидают гостеприимные стеклянные двери музея и возвращаются на свет божий осенний.
У моей мамы Венера в тельце, для моей мамы искусство - это "Мишки в лесу" и иногда Рерих. Поэтому она не поняла ничего, кроме того, что современное искусство до сих остается где-то выше ее понимания.
А Наташе понравилось. Понравились ей в основном задницы красивых темнокожих мужчин.
А мне понравилось, как началось мое утро.


А потом ко мне приехала  Annette_N, мой котик с волосами цвета каркаде. Но это уже другая история.

@темы: обнаружен ввод кошачьего типа

---

Астрологическое

Сегодня я вдоволь наревелась, высказала А.Б., какое он мудло, что не держал меня за ручку, пока я тут умирала от всех болезней сразу, написала длинное письмо Марьяне (фейспалмы всем присутствующим в зале), сожгла его, прооралась, договорилась о встрече еще с четырьмя людьми (я не знаю, когда я найду на это время), почитала еще один дневник еще одного человека, который живет примерно так, как я когда-то мечтала жить, и выпила чашек семь кофе.
Интересно, можно быть еще более недовольной собой, чем я в данную минуту осмысления?
Ладно.
Временами на меня накатывает. Мой внутренний океан приходит в состояние лютого движения, шторм поднимает волны и меня накрывает с головой, я задыхаюсь, теряю разум и тогда появляется ОНО - цунами эмоционального взрыва. Не дай боже кому-то в этот момент оказаться рядом. Хотя мне, конечно, в такие моменты и кажется, что я больше всего хочу, чтобы кто-то был рядом.
И вот, все окружающие города полегли, я стою в руинах, по колено в мутной воде и такая "это все моя луна в скорпионе".
Халва и всяческие почести А.Б. с его луной в козероге, каким-то хером немыслимым образом он приводит меня в состояние покоя. Не действиями, не словами, не едой приманивает, нет. Это все и до него пытались. Своим состоянием он меня успокаивает. Потому что какое дело козерогообразной скале, что там за бешеные потоки и гейзеры у ее неподвижного подножья. Она стоит себе тысячу лет и еще тысячу лет стоять будет. Но если в глубине этой каменистой души есть к тебе какие-то чувства, то ты узнаешь о них, когда поймешь, что все это время тебя внимательно слушали. И даже осмысливали твои бессвязные речи на момент конструктивного решения проблем.
За это я всерьез и надолго люблю луну в козероге. А как любят меня с моей припадочной упадочной луной - я не знаю. Вообще не представляю. Наверное луну в скорпионе могут любить только те, в ком чувство юмора сочетается с высшей формой терпения, на грани с просветлением, а также с нездоровой тягой к экзорцизму мистицизму.

А потом я вытру сопли и снова стану нежной, чуткой и вы-но-си-мой.

***
Неоднократно уже приходила к выводу, что мне необходимо устраивать самой себе такие вот психические бури, что как бы я не пыталась, не удастся мне превратить их в тихие глубинные размышления, прерываемые сердечными вздохами. Не получится. Не та порода. Не из того материала я изготовлена, мне необходимо временами рвать, метать и реветь взахлеб. И у всего этого есть только одна проблема - испуганная мама близнецы с луной в стрельце, уверяющая тебя, что от таких вот состояний сдохнешь ты сам и все вокруг. От ужаса в первую очередь. А тех, кто уцелеет, переубиваешь, потому что сильные эмоции - это корень зла. И желательно его удалить. Ей понадобилось моих двадцать пять лет, чтобы смириться с мыслью, что дитятко - маньяк. А мне - десять, чтобы научиться не ненавидеть себя за собственные чувства. И ярость - во главе их. Очевидно, еще десять мне понадобится, чтобы приручить этот живой огонь и сделать его своим любимым питомцем, вроде натренированного боевого добермана идеальной дрессуры.
А пока я могу поздравить себя с маленькой победой. Вместо когда-то сопровождающих такие вот переживания чувств вины и страха, я наслаждаюсь чашечкой кофе и музыкой Dead can dance. Всего-то лет пять терапии.
Здорово было бы подредактировать внутреннее устройство, найдя причину и сбой в той части системы, где потребность в таких вот кратковременных эпических умираниях вообще возникает. Но, пока я не сделала этого - нужно играть тем, что имею. И умиляться себе, такой поразительной.
***
Возвращаясь к теме астрологии: кто-нибудь может адекватно объяснить мне, почему я так необъяснимо, отчаянно и до звездочек перед глазами люблю Рыб? С Козерогами все понятно, но Рыбы-то, Рыбы? Причем любовь эта доходит до такой придурошной стадии обожания, когда я уже вообще ничего не соображаю и не замечаю, как мне ну там садятся на шею, хамят, лгут, жрут бесстыдно и бессовестно. Противоположный знак мой, вроде бы должен вызывать смешанные, противоречивые и не всегда хорошие эмоции. Но нет - близкая к слепой преданность и восторг. Я редко к кому так отношусь.
А на деле я знаю только двоих Рыбок, достойных такого к себе отношения. Без идеализации, а за характер, поступки и мысли.

С Рачьем еще любопытнее. Как правило, они совсем мне не интересны и моя холодная меркурианская персона обращает на них внимание, только когда меня уже совсем плотно окружают заботой, теплом, вязанными шарфами и вкусной горячей выпечкой. А потом я влюбляюсь. Намертво, страстно и безмозгло. И очень надолго.
И нет в этом логики. Одна сплошная вода.

Мужчины Скорпионы, от которых по закону притяжения Луны к Солнцу мне должно сносить крышу, оставляют меня равнодушной. Наверное потому, что я слишком занята каким-нибудь очередным Козерогом. А об этих тварях рогатых я и вовсе ничего говорить не буду. Потому что истинные адепты культа молчат о своих идолах. И я молчу. Тихо кормлю свое стадо, ревностно опекаю взрослого дядю Феликса, (младшему брату приходится туже - на него изливается еще одна весомая часть моей любви, а он же маленький), рассказываю всем о том, что мой дедушка - почти бог, несмотря на то, что сволочь редкостная. И все, все им прощаю. Если совсем забодают - на расстоянии.
Зато женщины Скорпионы в моем окружении представляют собой именно тех личностей, которых я вижу перед собой, когда с придыханием думаю об образе этого знака зодиака.

Мне категорически не хватает Тельцов, кстати. Земляные братья и сестры, где же вы.

Что же касается стихий Огня и Воздуха я, как мне кажется, неплохо понимаю, чувствую и принимаю Овнов и Близнецов. Ну ладно Близнецы - у меня мама и нетипичное время рождения. Меркурий с Меркурием если и поругается, то все равно договорится. Но вот что Марсиане мне такого хорошего сделали, что у меня до сих пор к ним трепетное чувство?

@темы: почему когда я падаю звезды не загадывают желание

---

О непонимании

Натыкаясь на дневники людей, которые на протяжении трех-пяти (на большее меня не хватает) страниц перечисляют, как у них все и везде паршиво, я искренне удивляюсь - как им вообще удается так жить? Нет, не в смысле, как они выживают, а в смысле - как они умудряются вот так кругом огребать? Однажды, обнаружив себя лежащей на грязных простынях второй день подряд с полным бессмысленности взором в потолок, я охуела, подскочила и побежала, размахивая руками, по дороге жизни свей, вопия "На помощь! У меня завелась депрессия!". Около полу года я пропрыгала ее, депрессию, в маниакальном состоянии, а потом свалилась и уже вяло переворачивалась, как блинчик на смазанной маслом сковородке. Но долго я так не умею, да. Мое нормальное состояние - оно всегда немножечко ебанутое. В смысле - восторженное. Здоровая я всегда чем-то ужасно заинтересованна, изучает какую-нибудь тему, читает три книги сразу, слушает новую офигительную группу, рассказывает одним хорошим людям о том, как вчера познакомилась с другими хорошими людьми. Здоровой мне все интересно, все красиво и все ценно. Это я не к тому, что с теми, у кого это не так, серьезные проблемы. Это я к тому, что когда я ощущаю, что у меня что-то сломалось, я берусь за ремонт. Чтобы мне снова было легко, смешно и восторженно. И я абсолютно точно не способна понять, как люди живут в этом самом сломанном состоянии дольше двух дней, не предпринимая никаких действий по самопочинке. Я просто не представляю, как можно выдержать боль на протяжении трех-пяти, двадцати страниц.
Впрочем, могу же я неделю проходить, опираясь на поврежденную ногу, не замечая пульсирующей в ней боли, потому что задумалась. Наверное кому-нибудь это тоже, как минимум, странно.

***
О чем-то я хотела... а, верно. Как я не раз говорила, мир - в голове у живущего в нем. И я верю в это на девяносто девять и девять десятых.
Но, знаете, я, очевидно, немыслимо везуча. Ибо сейчас, вспоминая последние три года моей работы в Академии и еще пять - удаленным копирайтером при СеоК, я понимаю, что вспоминая о своих коллегах ничего кроме нежности, в редких случаях - слегка ироничной, не испытываю. И я бы верила и дальше, что мой личный ангел экстраверсии меня бережет, если бы в какой-то момент в разговоре с некоторыми не узнавала с огромным удивлением для себя, что, внезапно, работаю с отвратительными, лживыми и подлыми людьми. Это те самые, что кормят меня шоколадными сушами, кидают мне клевые песни в личку и осторожно вызнают, почему у меня лицо печальнее, чем обычно? Да-да, те самые.
Личность человеческая, воистину, многогранна.
Или мне так необходимо любить людей вокруг, что именно на причинах, по которым они могли бы заслужить мою симпатию, я и сосредотачиваю свое глупое миролюбивое внимание, фильтруя все неугодное? Может быть мое везение заключается лишь в том, что я чего-то не расслышала, о чем-то не узнала, не зашла в помещение в тот момент, когда не надо было?
Впрочем, не это важно сейчас в моих размышлениях. А то, что каждый из нас по возможности стремится выстроить вокруг себя тот мирок, который соответствовал бы внутренней модели.
А может быть, фиг с ним, попробую поверить в карму. Хорошая у меня карма. Видать в прошлых жизнях, когда я не была занята кровопролитной войной, ритуалами черной магии и казнью недостойных крестьян моих владений, я была достойным гражданином, верным товарищем и дружелюбным собеседником. Другим образом объяснить мое нечеловеческое везение на офигительных людей в моем рабочем окружении я не могу.
Тем тревожнее сейчас менять работу. Потому что я так полюбила Академию, что даже туфли свои там умудрилась оставить. И судя по всему навсегда, потому что бардак страшный и я не удивлюсь, если в них уже ушел какой-нибудь местный бездомный, подрабатывающий на пол ставки на отделении скульптуры.
Почему нельзя унести на новое место работы кол.лег?

---

Кажется, только сейчас до меня по-настоящему стало доходить, что внутри меня что-то перестроилось, сломалось, поменялось... не знаю, и теперь вдохновение посещает меня в первую половину дня. А то и рано утром. Ближе к вечеру я тяжелею, тупею... Но все равно упорно жду ночи, потому что привыкла (на этом слове нужно сделать укоризненный нажим) писать по ночам. И вот, мешок дневных переживаний, не способный сложить два предложения в осмысленную реплику, к вашим услугам.
Интересно, много ли еще таких нас, подстраивающих свой распорядок дня под капризные импульсы музы?
И почему я такой человек-привычек?

---

грязноеподлое мрзд

Захожу ради любопытства на дневник человека, который по фотографии ищет давно потерянного человека. Краем сознания думаю, что быть может и мне разместить изображение Марьяны в дайри? Вот она обрадуется то, она ведь так любит популярность. Задумчиво поднимаю глаза и вижу в эпиграфе надпись his name was Johnny

Догадайтесь, как звали ее персонажа в нашем многолетнем соавторстве?

Да-да, его звали Джонни.

***
Ну еб твою мать, дорогое Мироздание.

---

От подсознания с любовью

"У меня не хватает сил спрятаться со своими страхами". - Вот оговорилась, так оговорилась.

@темы: опрочитность

---

О важном

Я тут почитала дневник  Александра Снег и поняла, что я как-то неправильно живу. В последние несколько дней - точно. Как будто бы жить разучилась, ей богу.

***
На балконе, на солнечной стене, сидит огромное неизвестной мне породы насекомое. И отбрасывает длинную птичью тень. То ли ворона, то ли орла. Вот так.

---

О музыке (Феликс)

Найти на задворках собственного ноутбука старый недописанный рассказ, который в свое время был забракован по причине "не оч" и, как я была уверена, удален, открыть его, пробежаться глазами и, совершенно неожиданно для себя, дописать. Могу, умею, практикую.
Пусть здесь лежит, раз нашелся.

А все потому что однажды меня ужасно возмутила слащавая строчка из какого-то журнала или песни... И Феликс, в свою очередь, поделился воспоминаниями.

Если бы злодеи писали дневник

«Я целую воздух вокруг твоей головы» - Феликс закрыл журнал и понял, что если он сейчас же не закурит – его стошнит от омерзения. Любовь! Прекрасное, продуктивное, работоспособное топливо… ну ладно, чувство, чувство. Достойное, между прочим, того, чтобы писать о нем как-то… как-то так, чтобы это не вызывало изжогу. Но нет, окружающий мир продолжает порождать монстров быстрого приготовления. Полуфабрикаты дешевой романтики, которые смогут переварить неокрепшие, привычные к токсичной умственной пище молодые головы и истекающие младенческой кровавой слюной сердца.
Он почувствовал, что его переполняет собственный яд и, повинуясь образному сравнению, почти опасному, плюнул на асфальт. И удовлетворенно зажмурился. Если уж выглядеть достойным дешевого купе в вагоне эконом-класса, то целостно, не выходя из роли. И в мелочах себе не отказывать. И все-таки закурил, скатав пожелтевшими от табака пальцами самокрутку – кривую, с торчащими нитками сухой травы, рулон из скрипучей хрупкой бумаги.
- Через четыре минуты отправляемся. – Бросила ему хмурая вагоновожатая с шапкой накрученных волос над морщинистым лбом.
Феликс благодарно кивнул и сделал глубокую торжественную затяжку, символизирующую прощание с городом. С его разновысотными серыми башнями многоквартирных домов, с начинающей желтеть листвой, с пыльным асфальтом, залитым прозрачно-желтым, как яблочный сок, солнечным светом. Со всей той объемной, не то чтобы совсем неподъемной, но увесистой памятью, которую он, подобно связке старых потемневших газет, хранил, а теперь оставит здесь, на перроне. Завтра его уже здесь не будет, а его память подхватит и поднимет в воздух порыв душного ветра. Разнесет по асфальту, скинет на рельсы и развеет по всему миру колесами поездов. Последняя мысль нравилась ему больше всего. Как некий оккультный обряд по очищению какого-нибудь там астрального тела от вредоносной грязи минувших событий. Полное обнуление. Форматировать систему и установить на ее место новую – обновленную и без червоточин, проеденных вирусом занесенных извне обид и переживаний! Всё, его нет. Ни здесь, ни где-либо еще.
«Меня нет» - Сообщил он в прыжке, пересекая воздушную линию между перроновой твердью и своей спасительной шлюпкой железнодорожного состава. И едва удержался, чтобы не адресовать приглушенному гулу автомобилей, привокзальным ларькам и облачному небу известный презрительный жест. Но руки были заняты – паспортом, билетом, ручкой гитарного чехла.
- Вагон полупустой. – То ли пожаловалась, то ли, напротив, поделилась с ним радостью проводник. – Но вы все равно, пожалуйста, занимайте положенное вам место.
- Конечно, я и не собирался… - Феликс вздохнул и подумал, что настоящего маргинала из него все равно никогда не выйдет. Проклятое аристократическое воспитание. Высокопородная дрессировка! Сколько он над собой работал, усиленно превращая себя в подобие того человека, с которыми его родители когда-то запрещали ему общаться, но стоит только попасть в благоприятную вежливую обстановку – и всё. Краем сознания Феликс понимал, что изо всех сил бьется над тем, чтобы превратиться в личность максимально отталкивающую для окружающих, но по неясной ему причине снова и снова терпит поражение. Если бы мог – написал книгу «Как оттолкнуть от себя людей» с парой сотен советов. И ни один бы из них не работал. Удивительное дело. Ему ни раз приходилось с отвращением наблюдать, как метут хвостами личности зависимого склада характера, добиваясь расположения сильных мира сего. Как вынюхивают они удачные позиция, как скрежещут извилинами, вычисляя подходящую ужимку, взгляд, улыбку, слово, мысль… И такое напряжение угадывается в их заведомо проигрышных усилиях, такой ужас проступает в невидимых трещинах на их лицах, когда они предчувствуют свое постыдное отвержение… Тогда как он сам скалится, хмурится, язвит и едва ли не с рычанием бросается на окружающих, силясь расчистить вокруг себя и без того удушающее пространство, но неизменно оказывается окруженным новым и новым кольцом почитателей. И чувствует себя по-дурацки, как мог бы, наверное, ощущать себя тигр в клетке, скользящий клыкастой пастью по непробиваемой железной решетке под аккомпанемент восхищенных вздохов и рукоплесканий. «Как же я вас всех ненавижу» - думал бы огромный пленный зверь, если бы мог формулировать связные мысли внутри своей красивой лобастой головы. «Какое захватывающее зрелище» - думала бы публика, щелкая фотоаппаратами.
- Я – захватывающее зрелище. – Хмыкнул Савеллис, убедившись, что на его священное одиночество в помещении купе никто не посягает. – Эти вспышки света в небе, которые я время от времени замечаю над своей головой – ни черта это не молнии. Перед смертью мне пришлют фотоснимки, а потом мы вместе их посмотрим, да выпьем кофе покрепче.
Он одернул себя, поймав на размышлениях о Лорисе. Он дал себе обещание не думать о нем хотя бы в дороге. Хватит. Пять лет думал. Правда, хватит. А сейчас – самый лучший способ, чтобы взять себя за шкирку, встряхнуть хорошенько и выбить из себя остатки праха и пепла. И этой самой… газетной трухи, да. И вот даже сейчас, например, не в точку гвоздя крепежа от верхней полки смотреть неотрывно, а чай себе кипятком залить, развернуть плитку горького шоколада и как можно быстрее занять место у окна, чтобы не пропустить самое интересное. То есть – тот самый момент, когда реальность внутри поезда сдвинется с места, а реальность там, за окном останется, расслаиваясь таким образом, разрываясь, как разбитая метким броском метеорита планета, чтобы потом на каждом отдельно взятом осколке возродилась жизнь. Он, Феликс, оторванный от привычного куска мира, какое-то время повисит в пустоте, в нигде, в дороге, пока не пристанет к вокзалу вновь обретенной терра инкогнито. Потому что нет для него ничего роднее и желаннее, чем дорогая сердцу очередная такая неизведанная терра. А пока он будет в «нигде»… ну, в дороге, мир, будь добр, соберись для него в хорошую, пригодную для жизни действительность. Так, чтобы он, вместе с обжитой, перетянутой его метафизическими корнями почвой, прихваченной из оставленного дома, был пересажен в чистую плодородную почву, удобную для деятельности и покоя. Потому что эта - осточертела. Он сам отравил ее воспоминаниями. Впрочем, покинутый им город скорее напоминал больничную палату, где он восстанавливался после несовместимой с жизнью травмой. Что-то между сломанным позвоночником и дырой в грудине.
- Сейчас самое время появиться моему инквизиторскому другу и сообщить мне, что я прокладываю дальнейший путь из кирпичиков самоистязания и бессмысленной тоски. Хотя уже давно мог бы отправиться вместе со своей кружкой на поиски кипятка.
Феликс вздрогнул, когда за его спиной послышался звук открывающейся двери. Время, как это обычно бывает с ним в такие секунды, замедлилось, позволяя ему разглядеть все свои моментальные переживания в увеличенных подробностях. Вот волосы на задней стороне шеи становятся дыбом, вот по затылку проходит озноб и он ощущает надежду, смешанную с радостным предчувствием встречи, легкий всплеск адреналина, но и напряжение, и волнение, и… В проеме купейной двери стояла фигура предположительно женского пола. Свет падал ей в спину, поэтому разглядеть лица своей новоиспеченной соседки он не мог. Только контур тонких безвольных рук и гитарного грифа над правым плечом.
- Привет. Мы с тобой соседи! – Бодро отрапортовал звонкий до оскомины женский голос. – Поедем вместе. Половина вагона пустая, а мы вместе поедем! Правда здорово?
- Да охуеть просто. – Выдохнул Феликс, ощущая, как к горлу подступает вся горечь разочарования и обрушивается на нежданную гостью.
Он раздраженно поморщился и, аккуратно подвинув ее плечом, вышел.
- Половина вагона пустая, а мы поедем вместе. - Ворчливо передразнил он уже в коридоре.
Поезд резким скачком тронулся с места. Обычно в эти моменты Феликс зачарованно наблюдал, как набирают скорость пролетающие за стеклом столбы, заборы и деревянные окраинные дома и воображал себе незримые нити привязанностей толщиной с добротные корабельные канаты, которые с треском обрывает с него движение поезда. В этот раз его лишили даже такой малости! Его лишили законного права на уединенное путешествие. Была бы возможность набить своей судьбе морду – всенепременно воспользовался бы ею! А затем выволок бы из своего купе девчонку, сделал себе чай и закурил. А для начала… Он почти влетел, повинуясь инерции нарастающей скорости, в купе проводников, злобно зыркнул по сторонам, не обнаружил никого, кому мог бы высказать свои претензии, зато плеснул себе на ногу добрую порцию кипятка. И вдруг успокоился.
- Знаете, я думаю, что мне удастся договориться с той замечательной женщиной. С проводницей. – Пояснила его попутчица, когда он окинул ее холодным взглядом перед тем, как занять боевую позицию на своей полке. – Все-таки народу в поезде никого, а вы…
Очевидно, вовремя решив, что как бы она не продолжила свою реплику - получится не слишком корректно, оборвала себя на полуслове и поерзала на сидении, обняв гитару. Она прикрывалась ею, как щитом и едва ли не пряталась за грифом. Из-за которого, тем не менее, наблюдала за ним, почти не скрывая искрящегося любопытством взгляда. И плечи держала расправленными, и осанку ровной. Феликс отдал дань уважения ее храбрости. Обычно девочки вроде нее его боялись. Или… Сейчас, когда освещение сменилось и закатное солнце то и дело обнажало свои коралловые лучи из-под кружева облаков, касаясь всего, до чего могло дотянуться, ему стало ясно, что ей, пожалуй, далеко за тридцать.
- Ну, я пойду. – Она решительно дернула головой. Два тощих хвоста на ее белобрысой макушке подпрыгнули в такт.
«Или все-таки пятнадцать?»
- И никого там не найдешь. – Вздохнул он, внезапно усовестившись. – Возможно, что наши проводники эвакуировались на ходу…
- И машинист вместе с ними и теперь мы несемся в неуправляемом поезде в неизвестность, как во всех этих историях о призрачных поездах! – Обрадованно подхватила она.
- Или, как в «Исчезнувшем экстренном поезде» Конан Дойля. – Мрачно процедил Феликс и ушел в тамбур, чтобы зло курить и пребывать в одиноком молчании.
Пассажиров злосчастного экспресса ждала страшная судьба. В свои тринадцать, прочитав небольшой детективный роман, он долго сидел под светом настольной лампы, накинув на голову плед, и размышлял, как, должно быть, страшно становится человеку в те три-пять минут перед неминуемой смертью, когда он, один-на-один со своей обреченностью наблюдает, как приближается к нему разверзнутая пасть чернеющей шахты. А поезд… Ему было жаль поезд – непременно прекрасную, дорогую железную машину королевского величия, настоящего монарха среди железнодорожных собратьев, объятого узкой трубкой тоннеля, несущегося по ржавым прогнувшимся рельсам навстречу гибели. Поезда в его системе ценностей находились на уровне какого-нибудь шаманского бубна, который, как известно, исполняет роль транспорта, доставляющего своего владельца в нижний и верхний миры. Впрочем, почему бы ему не оказаться вдруг лодкой Харона? Один черт. Но одно Феликс уже тогда понимал для себя четко – если он когда-нибудь окажется в ловушке, готовый упасть в раскрытые ладони смерти, обездвиженный, запертый, едва живой, всё равно… последнее, что он сделает – это замрет перед необратимостью. Не он. Кто угодно, но только не он.
«Едва ли я когда-то еще так ошибался касательно себя самого» - Даже облако дыма, выпущенное из его саркастически приоткрытого рта, казалось обрело неузнаваемо горькое послевкусие.
Сейчас, когда он, как и любой живой человек, когда-либо расшатывающий ноющий зуб языком, тянул тряпье изношенной памяти, выяснялось, что события той части его прошлого сплошь изъедены. Ветхая ткань событийного ряда рвалась при малейшем прикосновении, расползалась, крошилась и уже не понятно было, какой из фрагментов откуда выпал и стоит ли штопать это рваное полотно, пестрый ковер из каменной пыли и дымящихся зданий. В конце концов, если можно изменить свое будущее, почему нельзя тоже самое проделать с прошлым? Если не перекроить, то хотя бы изменить цвет, фон, незначительные детали.
Он яростно вдыхает в себя дым, с удовлетворением ощущает, как обжигает пальцы тлеющая бумага и думает, что форма может принимать любую видимость, но вот содержание ее не изменить. И если под подкладкой ее однажды спрятался стыд, то лучшее, что он может сделать – это знать о том, что там обитает стыд. Ну и прочие, не столь значимые компоненты. Потому что стыд – это такая специальная химия, которая обесцвечивает всё. И многочисленные будущие победы, и то, что он хотел бы таковыми считать, и каждый, каждый его последующий шаг. Потому что сколько бы их он не сделал потом – когда-то он замер. И это один из узелков на его личной подсознательной вышивке.

«Удивительно» - думала Фалфнир, поглаживая в задумчивости окружность прохладной колки. – «Такой уставший, бесконечно уставший мужчина… Впрочем, не это удивительно, конечно. Уставших мужчин я встречаю каждый день – несчитанное множество. Мое дело, как известно, маленькое: стереть уголки морщин возле их пасмурных глаз, зажечь в них огонь и вызвать улыбку. Хотя бы одну, маленькую, секундную… И тогда знать, что я победила. И он – не исключение, как бы ему самому не хотелось верить в обратное!»
Ей, чуткой до звучания мира, было интересно другое. Она думала о том, что с такими глазами – теплыми, как блеск кофейного зерна, поймавшего блик от свечного пламени, с такими ресницами, длинными, густыми, так, что ей становится завидно, (хотя казалось бы – что ей до канонов человеческой красоты) он должен был обладать совсем другим голосом. У человека с такими глазами должен быть глубокий, горячий, как артериальная кровь и талый воск, голос. Сердечный. Да и, если на то пошло, у человека с такими глазами должна быть совсем другая внешность. Если глаза – это зеркало души, то создавший для нее пристанище мастер казалось старательно лепил сосуд для типичного киношного злодея, но в последний момент передумал. Но переделывать ничего не стал. Поэтому и звучит ее спутник гортанно, с ехидцей и хрипотцой, как те самые антагонисты главных героев, которых в конечном итоге всегда так любят зрители и за которых в глубине души отчаянно болеют, потому что персонажи сии всегда обаятельны, немного безумны и одержимы какой-нибудь очередной идеей по разрушению тверди земной. Фалфнир так залюбовалась его наглядным, таким иллюстративным образом, что невольно забыла обидеться на надменность и откровенную грубость. Да что уж там говорить, надменность ему идет. А грубость…. Почти умиляет, что ли? Наверное, будь он настоящим злодеем, то счел бы подобный эффект жестоким проклятием.

- Как ее зовут? – Она кивком головы указала на покоящуюся в недрах чехла гитару. – У нее есть имя?
- Есть.
- Это правильно. Провели исследования и по их результатам стало известно, что чем раньше младенцам дают имена, тем сильнее чувство их защищенности. Чем гитары хуже?
- В обоих случаях мы не имеем возможности проверить – так ли это.
Она не то чтобы хорошо разбиралась в людях… То есть, она никогда не думала об этом так. Скорее она с удовольствием придумывала окружающим ее людям мысли, причины поступков, переживаемые ими эмоции, но ни на секунду не забывала, что это – всего лишь ее невинные фантазии. А потом страшно удивлялась, когда попадала в точку. И сейчас она не смогла отказать себе в излюбленном удовольствии:
«Он всем своим видом пытается показать, как возмущает его докучливый раздражитель извне в моем лице. Он вообще уверен, что меньше всего на свете хочет с кем-то общаться. И себя в этом убеждает и окружающих силится убедить. А это не правда. В глубине его плещется, рвется наружу бессмертное любопытство, жажда до разговоров, до важных осмысленных собеседников, надежда на встречу достойного ума…» - Она раздумывала над завершающим штрихом нарисованного ею портрета мечтательного незнакомца, в существование которого уже практически поверила сама. – «В каждом встречном он ищет себя. Хотя бы частичку зеркального отражения…» - Фелфнир испугалась и приказала себя замолчать. Это была не ее мысль. Она уже давно научилась различать свои собственные размышления от не своих, тех, которые «снаружи». Все, что она знала о последних – они не принадлежали ее голове. Но что делать с ними – не знала. И все таки не утерпела и позволила себе дослушать – «..он как будто стремится собрать себя заново».
Фелфнир тряхнула головой, отгоняя случайную волну. Как бы там не было, а она почти слышит, как плещется в ее собеседнике живая вода интереса. Ко всему происходящему вокруг него, например.
- Почему же не имеем? Всегда можно спросить. Вообще лучше спрашивать, если что-то не понятно.
- Ты предлагаешь мне спросить у своей гитары, чувствует ли она себя в безопасности?
- Я уверена, что у всего на земле есть душа…
Феликс едва не взвыл. Вот ведь действительно повезло, так повезло. Он просто вытянул счастливый билет! И теперь по этому самому билету едет в одном купе с ополоумевшей хипаркой. Не то чтобы он мало повидал их на своем веку, но всех их объединяло одно – они одинаково его раздражали.
- Я ем мясо. – Пробормотал он.
- Что?
«Тарот. Ее зовут Тарот. И едва ли она чувствует себя защищенной. Я тоже не чувствую себя с собой защищенным». – Мысли его снова устремились к запретным воспоминаниям, как будто кто-то приоткрыл в нем вентиль и теперь гремучая смесь, сдерживаемая все это время огромным давлением, рвется наружу, готовая сорвать все крышки на своем пути. Его, то есть, и окружающих.
- Ты не возражаешь, если я спою?
- Пой в коридоре.
«Может быть денег подбросят немногочисленные соседи. Тебе ведь не впервой так зарабатывать, наверняка». – Добавил он мысленно.
- Там неудобно и места мало. Я могу спеть что-нибудь для тебя. Какая у тебя любимая песня?
Музыкант и продюссер Феликс Савеллис едва не взвыл и не расхохотался одновременно.
«Ну-ну, деточка. Ты хочешь поговорить со мной о музыке?»
- Не стоит. Ты наверняка испортишь какую-нибудь из них, а нам еще какое-то время находиться вместе в замкнутом пространстве.
- Мне выходить через несколько часов. – Она нервно потерла подбородок костяшками пальцев, спрятанными под криво обрезанной полосатой перчаткой. – Хочу порепетировать. То есть, я не то чтобы люблю готовить программу выступления заранее, обычно я повинуюсь импульсу, секундному настроению, ведь….
- Мне не интересно! – Воскликнул он и сам удивился своей несдержанности. Да что с ним, в самом деле. Разве он не должен был испепелить ее взглядом? Молча и необременительно. Чтобы было понятно, что он не воспринимает ее всерьез, но и терпеть не желает.
«Лед тронулся» - Сказал бы сейчас его Преосвященство.
«Нет-нет, это я. Я тронулся».
- Тогда я спою одну песню и если тебе не понравится, я уйду. – Упрямо мотнула она своими хвостами, затянутыми в разноцветные резинки.
- Не утруждайся, я уйду сам. Проведаю пропавший персонал и выясню, могут ли освободить для тебя отдельный репетиционный зал.
И он поднялся, осматривая стол в поиске кисета, а она заиграла. Решительно ударила по струнам, как будто давая волю взыгравшим в ней чувству борьбы. Феликс и сам готов был бороться за музыку. И если он правильно понял смену ее настроения, что же… еще один балл к низкой планке его к ней уважения. Пусть играет, а он… Он замер, опершись о компактный купейный стол. Не сразу уловив текст, он сумел различить только что-то о поющем железе и отметил, что словосочетание ему нравится. В конце концов, не себя ли он таковым возомнил в свое время? А она продолжала петь и Феликс, не отрывая руки от столешницы, снова сел. Он мог ненавидеть весь род человеческий, испытывать праведное отвращение ко всем вцелом и к каждому по отдельности человеческому существу, но, если через это самое существо звучит что-нибудь, хотя бы мало-мальски напоминающее годное исполнение, он останется и будет слушать. Порою ему было странно, какие неказистые объекты выбирает Звук для воплощения в этот мир, но, не ему решать. Он в таких случаях вообще ничего не решает и это, пожалуй, единственный момент, когда он – ничтожный, со всем согласный механизм для исполнения чьей-то еще воли, кроме своей собственной. И даже его чутье – всего лишь инструмент этой самой воли. И оно его не подводит. Никогда.

Поезд идёт, и железо поёт
Знает железо всего пару нот

Если бы он не видел ее лица, то был бы уверен, что она улыбается. Это ведь всегда слышно, когда человек улыбается.

Пробирая до дрожи, лишая покоя
Под железною кожей бьётся сердце живое
Вперёд! - летит и поёт…

Не то, чтобы текст ему особенно нравился, но, пожалуй, если бы она сейчас принялась петь под гитару английский алфавит, он бы не шелохнулся.

Закрывая глаза, подпеваю колёсам
Там, где завтра проснусь - всегда ранняя осень
И сад мой склонился у самой воды…

И он видел, как медной россыпью влажно блестят на выцветшем покрывале неба листья, как металлически-темным сверкают в наступающем сумраке объемные линии древесной коры, бросая сбитое рябью отражение в стылую пленку воды. Не слышал, а именно видел. Изображение зависло между ними, над их головами. А она… Он мог поклясться, она не заметила, что он остался.
- Хорошо. – Кивнул он, когда она замолчала. – Тебя кто-нибудь записывал?
Она отрицательно дернула головой, не поднимая на него глаз. Она была занята – подтягивала струны.
- Песня не моя, кстати.
- Можешь спеть еще что-нибудь?
Продюсер внутри него напрягся. Когти втянуты. Мышцы налиты электричеством. Монумент «покой и воля»; функция, готовая к действию.
- А что тебе хотелось бы услышать?
- Ты училась где-нибудь? В музыкальной школе там… - Он повел плечом. – Все равно где… в академии…
- Нет. Почему ты спрашиваешь?
- У нас была такая игра в музыкальном училище. Чтобы скоротать время или просто развлечь себя в каком-нибудь питейном лесном походе, пока еще попадали по струнам и не забывали человеческой речи, мы обращались к ее правилам. То есть понятно, что музыканты, собравшись вместе, все равно будут играть, даже если целью мероприятия было бухло… Но, чтобы интереснее, чтобы придать обычному занятию новый смысл, мы выбирали песню не по настроению, не по велению нетрезвой души, а по первому услышанному слову.
Фелфнир улыбнулась и склонила голову, демонстрируя заинтересованность и готовность слушать дальше.
- Компаниями мы собирались огромными и, в то время как человек пять-десять наливались в романтическом освещении костра, еще с десяток прыгали с выступа в реку, грызлись за деревьями, спорили о политике или объяснялись в любви первой пойманной жертве. В общем, слов хватало. И вот первое, которое удается разобрать – твое. Вспоминаешь песню и исполняешь. На кону – очередная бутылка. Кто меньше ходов пропустит имеет счастливую возможность встретить утро с остатками ее содержимого на дне. Или не очень счастливую – избавляясь от остатков ее содержимого из организма.
- Ты предлагаешь мне сыграть?
- Почему нет? Раз уж твое исполнение не вызывает во мне омерзения. Мягко говоря. Конечно, главного приза у нас нет…
- Да с чего бы это? – Пожала она худыми плечами и извлекла из маленького замшевого рюкзачка цвета вишневого йогурта, огромную, размером с ее голову, бутылку с прозрачной коричневой жидкостью. – А чтобы не было обидно проигравшему, за каждую песню – один глоток. Пропускаешь ход – три глотка сопернику.
Феликс замолчал. Только бровь приподнял. Не потому что жест этот в его исполнении действительно выглядел роскошно, а потому что у него это было нервное. У кого-то глаз дергается, а у него – изгиб брови.
- По справедливости все должно быть наоборот. Потому что тебе, например, уже спустя десяток песен будет не выжить.
«А я уже через три глотка отправлюсь исследовать крышу поезда».
- Я крепче, чем может показаться на первый взгляд. – Она засияла, как будто предчувствие предстоящей игры наполняло ее светом невидимых софитов. – Ну так что? Ты согласен?
Конечно, он был согласен.

Слов действительно хватало. Их всегда хватает. Даже там, где на целый вагон помещения приходится человек восемь от силы. И в соседних двух, куда они стали бегать, когда люди неожиданно закончились. То ли разошлись по своим купе, чтобы развернуть спрятанные в свертки фольги куриные ноги, или посчитали, что лучше всего провести железнодорожное путешествие в состоянии глубокого сна… Но к ним не стучались, ругаться не заходили.
- Твоя очередь. – Фелфнир, раскрасневшаяся, довольная, с признаками триумфа и первой стадией опьянения, сделала свой победный глоток. – Ищи слово.
Феликс вышел за словом в коридор. Не обнаружив ни одной живой души, надавил на оконную перекладину и высунулся в форточку. Очередная мелкая станция. Зеленая, фруктовая, с деревянным вокзальным зданием, обвитым плющом винограда. К широкой яблоневой ветке привязаны качели. На качелях, лениво отталкиваясь ногой от песочной ямки, плавает ребенок.
«Плавает» - думает Феликс. – «Наверное, не плавает, он же не в воде… Но нет, посмотрите на него, именно плавает!»
Ребенок был сонным и задумчивым, а он, Феликс, очень пьяным. Ребенок вышел кого-то провожать. По крайней мере, именно так кричали из окна станционного магазина.
- Провожать, так провожать. – Пожал плечами он. Его уже лет шесть как никто никуда не провожал. С каждым годом ему это нравилось все больше и вот, поди же ты…
Он вдруг понял, что за окном стремительно смеркается, а он, если продолжит глушить коньяк, пропустит закат. А его соседка – свою остановку. Феликс втянул ноздрями сладкий остывающий воздух, сотканный из разгоряченного песка, цветочных запахов и отдаленного кострового дыма. Мягко оттолкнувшись, поезд дернулся и Феликс, спохватившись, начал жадно всматриваться в одинокие, такие похожие друг на друга, но такие узнаваемые дома обыкновенного большого поселка, в лесистые холмы вдалеке, в набирающие скорость калитки, голубятни и шлагбаумы. Над горизонтом нежно-розовый перетекал в прохладно-голубой, как ликер в бокале – ментоловый освежающий и терпко-сладкий малиновый. Он подставил лицо ветру. Все более одинокие дома сменились глухой угрюмо-зеленой стеной леса. И все вокруг как будто бы одновременно налилось густой свинцовой темнотой. Зато и воздух приобрел невыносимый, головокружительный запах студеной воды, влажной земли и листьев.
- А и черт с ним. – Вздохнул Савеллис. – Не нужен мне больше никто, чтобы меня встречать.
Он думал об отчужденности и о холодной неуязвимой красоте одинокого мира. О торжестве разума над сердцем. И о том, что с ним – дух Лориса, Звук и бесконечные чудеса почти бесконечных стран, в которых он все еще не был. С ним – его мысли, его идеи и студия, где эти идеи приобретают форму. Эфирную пусть, но кто рискнет утверждать, что музыка – это не материя?
Он закрывал глаза и ощущал, как под воротником по голой груди змеится холод. В самом его сердце бил холодный, но чистый родник. И он не хотел ничего другого. Здесь, в безопасной утробе железного монстра, бьющего копытами-колесами по металлическим рельсам, он презирал тепло. Он, свободный от любви, удаленный от мягкости человеческих тел, чувствовал себя неуязвимым, легким, скользящим…
- Эй, ты еще здесь? Я уж было решила, что ты вышел на прошлой станции, но увидела твою гитару.
- Я собираюсь с силами. – Признался Феликс и сейчас же обругал себя. Только откровений пьяных ему сейчас не хватало.
«Нет уж. Падать под стол, блевать в раковину, драться с полицией – это пожалуйста. Но рассказывать, как тебе трудно дается эта песня, потому что она… она ведь об этом самом чертовом переходном этапе, когда у тебя было сердце горячее, а стало холодное… в общем, не смей».

Как из дома в ранний час
Себя я вышел провожать…

Он ощутил привычную «вкусную» дрожь в горле. Как всегда бывает, когда песня попадает в чувство.

А в краю зима
Глаза скользят
Я сошел с ума
Сто лет назад

Я из дома сделал шаг
И не нашел пути обратно

Он всегда уходит и никогда не находит пути обратно. Это правило.

Под ноги ложатся дни
Даль ясна, насколь видна
Я уйду, сойду с лыжни
Я проводил себя сполна

Я исчезну между строк
Стаю в поле словно сон
Надо мною только Бог
Зима и северное солнце

Он выдыхал слова, как остаток тепла из своих легких. В скрипучий от сухого холода, как будто сотканный из ледяных кристаллов воздух. Ему казалось, что слова его обретают плоть – белую, колючую, как снег, ослепительную. Ему не хотелось петь последнюю строчку. Но когда-то она имела смысл, посему:

Но если я иду к тебе
Бог путников меня не кинет

- Это твоя песня?
- Нет. Я не пою свои песни кому-то.
- А на выступлениях?
- И на выступлениях я пою их для себя самого.
- Ты эгоцентрик. Эгоцентрист… Эго… - Фелфнир отчаялась. И поэтому сделала еще один глоток коньяка. В бутылке, впрочем, плескалась добрая половина.
- Ты не проедешь свою станцию?
- Быстро холодает, да? – Вместо ответа произнесла она. И начала упаковывать гитару в чехол. – Август – это всегда смерть.
Савеллис, разомлевший было под действием гитарной игры и собственных воспоминаний, мгновенно подобрался.
- Подожди! Стой. Мы с тобой не должны теряться, ты хорошо поешь и…
- И этого достаточно.

Через час она будет на главной площади города N., где расчехлит свою гитару. Еще через двадцать минут возле нее появится первый человек, Которого Она Ждала. И она споет его любимую песню. Он будет удивляться такому совпадению. Может быть спрячет в уголок носового платка подступившую слезу, оставит ей щедрую порцию монет и еще долго будет вспоминать, как случайный уличный музыкант оживил в нем нечто давно уснувшее, что-то такое, что он, посчитав мертвым, схоронил под обломками своей уставшей души и памяти. И может быть с этого момента в жизни его что-то изменится. Или нет. Это уже не ее забота, ведь свою задачу она выполнила. А какой спрос от менестреля? Спел, не путаясь в словах и нотах и то хорошо… Впрочем, Фелфнир до сих пор, сколько бы лет не прошло с того самого момента, когда Путь вывел ее на первую ее рыночную площадь маленького городка, надеется, ратует и верит в них – в своих случайных слушателей. Затем появится еще один. И услышит в тексте исполняемой песни что-то конкретное, важное для себя. Или ему почудится доброе знамение. Затем придет женщина, что пробудет возле нее до глубокого вечера. Она наденет темные очки и будет незаметно от всех плакать, избавляясь от горечи каких-то недавних событий. А она, Фелфнир, будет играть, пока это будет нужно. А потом уйдет, как бы не упрашивали ее задержаться благодарные слушатели.
О существовании Феликса она забудет практически сразу, как ее нога ступит на платформу нового города. Как забывала обо всех тех, кого когда-то встречала, с кем пила и пела, как бы долго не длилось веселье – день, три дня, год… Но на прощание еще успеет ухватить что-то важное, предать ему.

- Ты идешь не той дорогой. – С трудом складывая буквы в слова, заплетающимся языком, она говорит это, глядя ему в лицо и держась цепкими пальцами за его футболку. – Ты свернул не туда.
«Ты свернул не туда» - слышит он, засыпая, свернувшись на твердой и холодной поверхности своей полки, забыв расстелить себе постель. И снова, сквозь сон, в хмельном бредовом тумане: «ты идешь не той дорогой».

@темы: Феликс, kali-da-скоп, сказки

---

О чудесах кулинарии

Герой нашей сегодняшней кулинарной программы - Человек-руки-из-жопы!
Сейчас вы можете наблюдать, как человек-руки-из-жопы готовит яблочный штрудель. О, давайте ка посмотрим, что там у него получилось. Но... это же... о, Господи Иисуси, это же уродливый младенец-космодесантник! И, кажется, он умирает!

***
Теперь я боюсь случайно заснуть, пока этот монстр пропекается в духовке. Ясно же, что стоит мне отвернуться, как он там в тепле перейдет в новую форму жизни и поползет осваивать мир. ><
На самом деле он выглядит по-настоящему страшно. Как будто ему вспороли брюхо и теперь этот яблочный самурай истекает сладким соком, корчась в страшных муках на подстилке из смазанной маслом фольги. И, да, он развалился. Весь.

А пока на кухне Габен командовал - все было хорошо.... Наверное потому что я к тесту не прикасалась >< Гребанные интуиты, зачем мы вообще нужны?

@темы: обнаружен ввод кошачьего типа

---

О жалости

Рассказываю Анне о причинах, по которым второй день меня на улицах города обгоняют все пенсионеры.

Мария:
Ну, так получилось, что я два дня проходила в обуви, которая мне сильно мала... И ноготь просто треснул.
Зато у меня появилась возможность представить себя разведчиком, подверженным страшным пыткам Х )

герой маминых кроссовок, блин -_-

А все потому что я желейка и, чтобы не расстраивать маму, надела кроссовки, которые она мне подарила (хотя в принципе не ношу кроссовки) и поперлась в них покорять мир. Теперь надо что-то врать про ноготь, чтобы не расстроить маму еще больше.
...
Слово "желейка" - это от слова "жалеть", да?

Но есть вещи, которые выше моих сил. Например, сказать маме, что из-за ее подарка у меня "каждый шаг отдается болью", как в песне Рады и Терновника. Только без романтики. Сплошной суровый реализм.

Самое дурацкое, что именно сейчас мне нужно бегать по всяким там инстанциям %) Самое время, чтобы повредить ногу и подхватить какой-то легкий, но упрямый грипп.

@темы: ведро зла

---

Век учись

Абракадабра - (Гност.) Это символическое слово впервые появляется в медицинском трактате в стихах Самоника, который жил при императоре Септимии Севере. Годфри Хиггинс утверждает, что это от Абра или Абар - «Бог» в кельтском языке и кад, «святой»; оно употреблялось как заклинание и гравировалось на камеях как амулет. Годфри Хиггинс почти прав, так как слово является позднейшим искажением священного гностического термина «Абрасакс», а последний в свою очередь - еще более ранним искажением священного и древнего коптского или египетского слова:магической формулы, означавшей в своей символике «Не тронь меня», и обращавшейся к божеству в своих иероглифах, как к «Отцу». Его обыкновенно прикрепляли к амулету или талисману и носили как Тат (см.) на груди под одеждой. (с) Теософский словарь Е. Блаватской

---

Сновидец, дэсу

"...Четыре Искусства ИТУ-ТАЙ, которые разделяют Круг на равные области, это Четыре Ветра, Четыре Облика, Четыре Намерения – "Воин", "Охотник", "Мудрец", "Сновидец". (С) А. Коробейщиков. "Иту-Тай"

---

О моем будущем дипломе с любовью:

В последнее время мне снятся такие сны, что в просмотре фильмов и даже в прочтении книг я еще долго могу не нуждаться.

Черт, почему в моей голове нет маленькой видеокамеры, вмонтированной куда-нибудь объективом внутрь. *Феликс с незаконченным хирургическим образованием сейчас выразительно приподнял одну бровь*. В общем, я когда-нибудь сяду и впишу все эти буйства красок и переживаний в какую-нибудь из своих повестей, а пока стоило бы набросать их где-нибудь (например здесь), чтобы в дальнейшем не потерять.

Итак. Сон о Стае. Где Элдар созывает Стаю, находясь в оглушительно-темном лесу, предположительно на берегу Ладоги. Как временами бывает в моих шаманских сновидениях - стволы деревьев в темноте мерцают ядовито-зеленым. Среди тех, кто слышит его зов и движется на него, я, мой младший брат -  Sirenia_Selena, Паша, Красный конь... и еще человек тридцать. Силуэты их, тонкие и вытянутые, как будто тени в сумерках. Разглядеть лица этих людей я не могу. Кто-то из нас движется по земле (во сне я определяю их, как более старших), а кто-то, включая меня, передвигается по воде, скользя в реке подобно змеям или мифическим русалкам, изгибаясь всем телом. Людей слишком много, временами нам приходится преодолевать препятствия, перепрыгивая их или подныривая под. И вот, в каком-то из этих моментов я ухожу слишком глубоко, а когда пытаюсь подняться на поверхность - вижу над собой скопление человеческих тел, через которые мне никак не пробиться. Я начинаю задыхаться... И просыпаюсь, судорожно хватая воздух ртом. Сердце пропускает удар. "Аритмия" - услужливо подсказывает брат. Спасибо, брат. Я терпеть не могу, когда оно так делает. Сердце же не должно останавливаться, верно? Это же не нормально.
В общем, мне понадобилось приложить усилие, чтобы начать дышать.
А затем я вернулась в этот же сон, уже в осознанном состоянии, и, продолжая свое движение в толще внутренних вод (по-моему по старой памяти своих детских снов я теперь совершенно спокойно вдыхала и выдыхала потоки воды), подумала с неудовольствием, что я уже давно созрела для того, чтобы идти по берегу. Но выбраться не успела. Или мое сознание просто не удосужилось зафиксировать этот момент. На этой мысли сюжет моего сна оборвался.

Сон о Ведьминском доме, на протяжении которого я все пыталась напеть песню Alina Simone "In The House Of Baba Yaga". Потому что она клевая, ну и потому что, очевидно, для меня это имело какой-то символический смысл. Во сне я нарушила собственное же священное правило о том, что нельзя есть и пить в мире мертвых и вовсю уплетала кусок сыра, хотя и знала, что это не настоящий кусок сыра. Но он выглядел так заманчиво... А если серьезно, мне так хотелось верить в то, что он настоящий, что я упорно его жевала, хотя хозяйка дома - статная дама под два-три метра ростом, издевательски рассказывала мне о том, какие заклинания она использовала, чтобы превратить этот кусок глины с обитающими в ней насекомыми в то, что я сейчас так настойчиво грызу.
А еще я знала, что это не настоящая ее внешность.
А еще мы пришли в ее дом, чтобы отыскать и забрать какую-то вещь. Здравствуй любимая моя сказка о Василисе Премудрой и Черепе. Кстати, вполне возможно, что искали мы действительно череп. Кто мы? Я и какой-то мальчик, собравший в этом сне в себе образы всех моих близких. В первую очередь, кажется, Снегова С. и моего младшего брата.
Именно этот дружеский персонаж и орал мне заветное "Ничего не ешь и не пей в мире мертвых, курица ты безмозглая", когда я уже барахталась где-то на границе яви и сна. Сон был очень "вкусным". И я не о куске искусственного сыра, конечно. Я о тех многочисленных символах, которыми он буквально напичкан. Сам по себе образ нашей фольклорной Бабы Яги для меня по-своему важен. И мои ощущения от этого сна... Черт, я жажду с ним разобраться. Прямо сегодня.
Ах, да, еще деталь: когда мы только зашли в этот дом, ожидая владелицу, на столе было пусто. Мы принесли с собой горстку конфет и какого-то дешевого печенья. В дар хозяйке дома, так сказать. Уже потом грозная мифическая дама превратила наше угощение, а заодно и какой-то мелкий бытовой мусор, застилавший стол, в кулинарные изыски. Слишком красивыми, чтобы быть настоящими.
Сама же Ведьма была настоящей. Слишком. Несмотря на свою иллюзорную внешность. И настоящесть ее была отчасти в том, что маскарада она своего не скрывала.

Прекрасный фильм сон ужасов, привидевшийся мне позавчера. Мне как-то болезненно о нем вспоминать. Грациозно-печально-кровавый в первые два часа после пробуждения, в повторном пересказе брату сон оказался неподъемно-больным.
Во сне я редко слышу звуки. Почти никогда, за редкими исключениями. Когда же это происходит, я запоминаю услышанное намертво.
Под завершение сна оказалось, что все происходящее в нем - красивое кино о призраках, которое мы смотрим по телевизору вместе с  печальный забытый сон.
- Слишком много смерти. - Говорит Къон. - Но сон гипнотически-красив, с этим не поспоришь.
И я отчетливо слышу ее голос.
Сюжет сна действительно сплошь состоял из смертей и гипноза. Красивые, каждый прекрасен по-своему, каждый своим внешним видом символизирует произошедшую с ним при жизни историю, призрак вводит свою жертву в гипнотическое состояние и заставляет ее покончить с собой. Впрочем, иногда призраки действовали через посредников. Один из них - старик-японец в накидке с капюшоном, обвешенный ритуальными принадлежностями. Я вижу его периферическим зрением. Скорее даже просто знаю, что он здесь. Я вижу, как по крутой лестнице с узкими ступенями поднимаются юноша-азиат и, вслед за ним, пожилой мужчина. В какой-то момент глаза молодого человека стекленеют, лицо приобретает отрешенный вид и... он снимает ладонь с гладкой поверхности перил и кладет ее на какую-то железную струну, зачем-то туго натянутую над ними, по всей длине. И с силой ведет, разрезая себе ладонь. Кстати, в этом сне на фоне мрачных серо-коричневых цветов очень ярко выделялся красный. Платье призрачной виолончелистки, кровь, текущая по ступеням... Яркие, сочные, влажные пятна на фоне бледной затхлости, пыльной мебели, скучных стен и ночного неба вдалеке за окнами дома, в котором и происходили почти все убийства. Возвращаясь к процессии на лестнице: так продолжается секунд десять, юноша едва не распиливает себе ладонь пополам, когда завороженно следящий за этим старик оступается, падает с лестницы и ломает себе шею.
О последнем сне я пока с твердой уверенностью могу сказать только два слова: эстетизация смерти. Любимая моя, ненаглядная моя защитная реакция в этой сфере.

И это еще далеко не вся красота, привидевшаяся мне за последние две недели.

---

Чтобы не потерять

Из книги А. Коробейщикова "Иту-Тай"

"...Маньджак шьется по особому внушению духа-кермоса. Это подарок и защита. Все его части сначала готовятся отдельно, а уже потом сшиваются вместе. Вот посмотри сюда. Да не так, не останавливай взгляд, отпусти его. Позволь глазам быть свободными. Основная часть маньджака – шуба, шьется из белой овчины и сшивается сухожилиями. Это не просто дань традициям. Нитки могут все испортить, в них слишком много лишнего, они сделаны чужими руками, а это опасно. Все должно быть продумано до мелочей. Рукава шубы обшиваются вот здесь, видишь, полоской из шкурки рыси. Вдоль нижней части рукавов подвешиваются медные бубенцы – "кюзюну". Их должно быть ровно девять штук. На правом – четыре, на левом – пять. Именно "кюзюну" служат каму защитой в чужом мире. Их звон – "шаныр" – отпугивает хищных духов. Вот здесь ты видишь специальные подвески для кисетов. Эта красная лента – пояс, "курдак". Боковая принадлежность маньджака – большой жгут из темной материи, имеет голову и пасть. Называется она "Джутпа", чудовище подземного царства Эрлика. Набедренные принадлежности: когти беркута и лапы медведя. Наплечные – пучки перьев филина, совы и беркута. Части животных не просто символ. Животные находятся в особенных отношениях с миром, и это влияет на их способность накапливать Силу. Поэтому кам усиливает защиту маньджа-ка посредством применения магических аспектов мира животных. На груди, вот здесь, швы с девятью узлами. Это ремни из козьей кожи".

@темы: (с)цап

---

Минутка гнева.

Ну что тут скажешь. На мой взгляд любые человеческие взаимоотношения на девяносто девять процентов состоят из субъективных мнений, настроения и насущных эмоциональных реакций.
Совершенно не удивительно, раз мне выпадает и выпадает пятерка мечей, что за последние два-три месяца меня не обломал только ленивый. Люди, в свое время вызвавшие у меня большую симпатию, совершают поступки, которые совершенно не укладываются в мою картину мира. Ну, например, я крайне трепетно отношусь ко времени. Каждую свободную свою минуту я готова отстаивать довольно агрессивно. А еще у меня почти всегда есть Планы На Завтрашний День. В связи с этим я стараюсь никоим образом не покушаться на время чужое, потому что в моем представлении каждый человек так же трепетно относится к своему распорядку дел на день, неделю и, бывает и такое, - месяц.
Короче, видимо что-то мне нужно заметить или обдумать, потому что мой агр на тему сорвавшихся встреч, которые я с трудом втиснула в небольшое окно между одним, вторым и третьим, уже скоро некуда будет складывать. А агр я пережевываю долго и с трудом.
Конечно, момент, когда я выхожу из вестибюля метро обусловленной станции и получаю смс "извини, я не приеду", не переплюнет никто. Меня брат постоянно то ли учит, то ли испытывает на терпение, опаздывая всегда и везде, где только можно, за редкими исключениями. Я почти всегда вооружена книгой и плеером, я могу простоять сними с час-полтора. Но меня задевает не необходимость где-то там стоять и ждать. Меня возмущает неуважение к одной из самых моих главных ценностей - моему времени. Я ведь зачастую вылетаю из дома, не допив желанный кофе или не подправив смазанный маникюр, чтобы успеть на встречу (да-да, я знаю о том, что это мой выбор - так делать, но все равно неприятно). Меня возмущает то, что мои нестройно выстроенные фиг вам я все еще гексли планы угрожающе пошатываются, когда человек опаздывает на пол часа на часовую встречу. Но вот сорванные планы меня вообще опрокидывают. Не все, ясен перец. А те, которые были для меня очень важны.
Люди, которых я ждала. Встречи, в ожидании которых я смотрела на календарь. Пропавшие часы и рухнувшие планы. Дела, которыми я пожертвовала. Вы зачем так делаете, а?
А главное, что мне потом очень трудно относиться к человеку по-прежнему.
При этом мне смешно от понимания - не относись я к каждой из сорвавшихся встреч с такой важностью, мне бы и обидно так не было.

@музыка: Rainbow

@темы: ведро зла

---

Я не люблю писать и читать о фильмах

Я посмотрела фильм "Дикая" (Wild) и это, пожалуй, лучшее, что я сделала после возвращения, не считая своего Дня Рождения в парке Пушкина.
Я понимаю это по тому, что половину фильма я прорыдала оО

Временами моя интуиция ведет себя странно. Это как когда ты видишь краюшек рукава, а уже знаешь, что ты купишь это платье. Или, ты даже не рассмотрел обложку, а уже судорожно вспоминаешь, сколько денег у тебя в кошельке, ведь эта книга должна быть твоей. В такие моменты мое тело живет вперед меня: у меня трясутся пальцы, горят ладони и я спешно делаю шаги по направлению к желаемому объекту, пока мой мозг пытается понять, почему же он так желаем для меня. Иногда я ошибаюсь. Но чаще - нет.
Вот, с этим фильмом была та же история. Я и не знала толком, о чем он. И, да, в первые пятнадцать минут я порывалась выключить, потому что, скажем так, не совсем моей мануфактуры качество. Я в основном смотрю фильмы одного и того же типажа и речь в данном случае о способе, стиле, цвете или как еще, съемки. А еще я терпеть ненавижу флэшбэки. Этот фильм полностью состоял из флэшбэков. Тогда, почему?
Потому что неожиданно для меня выяснилось, что речь в фильме идет о путешествии. И совсем немного - об автостопе. Впрочем, чего я мелочусь. Если кому-то знакомо понятие "Пути", то, собственно, речь идет о "Пути". Я понимаю, что я отчаянно скучаю. Я нашла свой походный котелок. Я хочу просыпаться утром и обнаруживать себя в незнакомом месте (без алкоголь-телепорта), хочу идти. Хочу держать глаза широко открытыми. И еще я понимаю, что путешествовать я хочу по большей части именно потому что в такие моменты я чувствую себя особенно остро живой. Интересно было бы попробовать не использовать этот спусковой крючок и чувствовать себя живой просто так.
Стоп, о чем я вообще.

возможны спойлеры

Путешествие, походный рюкзак, ночевки на природе - нет, нет, в том то и дело, что речь в фильме совсем не об этом. Не о том, как весело (или грустно) одинокой женщине тащить многокиллограммовый рюкзак, пересекая километры пустыни, сменяющейся скалистой местностью. И не о ее приключениях в пути. Все это происходит на фоне, а внимание сценариста и впоследствии зрителя сосредоточено на внутреннем путешествии ее разума, в густом лесу памяти, на просторах сердца и прочей внутренней географии.
В общем, у этого фильма было все, чтобы мне не понравиться (кроме видов прекрасной дикой природы, конечно) и тем не менее, когда он закончился, я в энный раз за время его просмотра попыталась разрыдаться. Правда, давно не было так обидно что-то заканчивать.
Шерилл классная. Она напоминает мне женский и немного глупый вариант Феликса. Все эти истории с наркотиками, череда сексуальных связей, глубокая драма в прошлом (куда без нее в любой Настоящей истории), умение кого-то крепко и преданно любить. И готовность быть сильной. И поиски. И приключения. И снова поиски. Да, точно, главная героиня клевая и это одна из причин, почему мне не хотелось с ней расставаться.
На моменте, когда ее мама умирает, я разревелась впервые. А потом плакала на протяжении всего фильма, прерываясь на чай и кофе. Не из-за трагичности того или иного момента, а потому что я окунулась куда-то вглубь себя, где соленый и теплый океан омывает мое сердце и брызги летят на лицо.
Ну и последнее. Все фильмы, на которых я так остро зависаю, всегда немножечко про меня. Я не ожидала, что он окажется настолько про меня. Хотя на первый взгляд это абсолютно не так.

Ах, да, и еще. Этот фильм НЕ милый. Хотя я ожидала от него именно этого. И начало у него дурацкое.

---

Нарциссизм дэсу

Бесит, что звезды не загадывают желание, когда ты падаешь (с)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Другие тесты и гадания от Шувани

---

Невыносимая легкость бытия.

Вот так говоришь со старым другом и в процессе едва ли не просветление получаешь:

...на самом деле меня пугает время
но не его отсутствие
а то, как у меня в действительности его много
понимаешь?...

А ведь, черт дери, и правда.

Каждая минута моей жизни принадлежит мне. И все мое существо чувствует, как каждая эта минута херится, херится, херится... Это трудно принять, когда равновесие ответственности нестабильно.

Всё время всей моей жизни принадлежит только мне. Аминь.
Не родителям, не школе (уже давно), не друзьям, не А.Б. Оно принадлежит мне.
И сейчас я ощущаю это физически.

Как будто руки на место становятся. Буквально. А ведь последние пол года, наверное, я почти не чувствовала своих рук...