Я бы написал тебе о том, что перелет был трудным, что я по-прежнему страшно боюсь летать, когда крылья не мои и я не ощущаю упругости потока под своим телом и о том, что завтрак в этот раз отвратный, но стюардесса - мила и учтива. Но, Бог с ним с перелетом, я все равно проспал большую часть его и проснулся почти у самой посадки, счастливый
Сейчас я курю сигару, давлюсь конечно, что уж тут... Но ты же знаешь, я так давно мечтал выкурить ее, толстенную, на фоне нежного солнца, уходящего в соленую глубину.
Я бы дернулся написать тебе о том, как внимательны у Него глаза, цвета мокрого песка, не поймешь - зеленые ли желтые? В темноте неразличимо чайные, как на дне кружки... Но мы ведь договорились:
"Пиши мне только о том, чем ты живешь сейчас. И, ради Бога, не путай это с тем, что ты видишь."
Я живу этим запахом соли и солнца, раскаленной мякоти асфальта под разгоряченными шинами тяжелых машин - нагретое железо, смуглые лица местных таксистов - Десять львов за улицу. Господь с вами, я пройду по ней босиком - по разгоряченным камням, на моей родине сейчас дождь и люди кутаются в рукава свитеров, прячут хмурые лица в пол оборота, если едва-едва не столкнулись глазами. Боятся растаять, боятся почувствовать собственный страх перед соприкосновением души с душой. Но, прости, я снова ушел своим сознанием за край ощутимого.
Что я вижу здесь, когда вокруг меня дети гоняют смятую пластиковую канистру ногой, кричат на русском и местном языках, пытаются попасть в "ворота" ножек стола? Что я вижу здесь, когда бродячего вида мужчина поднимает бутылку из-под Кока-коллы с асфальта, начатую кем-то и не завершенную, выливает сладкую нагретую воду себе на бороду и грудь, и руки, и хохочет, довольно оглядывая туристов, детей, горизонт с хребтами гор и меня? Я вижу здесь жизнь. Непрерывный ее поток - он несется мимо меня и сквозь, как иллюзорные картинки, получаемые стеклом и светом. И я встаю и иду, задрав подбородок и улыбаюсь миру - на мне крутые солнечные очки и спортивная куртка - еще немного и она оплавится по краям. Мир знает, что позади меня осталась смерть. Она недовольна и хочет расплаты, не умеет проигрывать старуха, а моей молодости не доверят. Пока я допиваю свой холодный кофейный коктейль, она уже несется, цокая когтями по остроугольным пляжным камням, чтобы обогнать меня, довольная, разевая пасть, поставить лапы мне на грудь. Теперь она снова впереди - игра не окончена.
Не трусь милая, я никогда тебя не брошу.
Точно. Мы же договаривались - не о работе.
Поэтому, знаешь, я вот уже пишу тебе с балкона моего номера. Отель так себе, но вид на город и парк. А из коридора - на мелкие волны ослепительно-синей воды. Я уже знаю (с этими южными городками всегда так) вечером жужжание газонокосилки сменится тонкой струной цикад - я почти вижу, как ее серебряная нить тянется над тяжелой изумрудной травой - в темноте почти свинцово-зеленой.
И знаешь, к какому выводу я прихожу каждый раз, когда пишу тебе не о работе и не о-ну-да-ты-знаешь? Жизнь без видимого очень проста - она познается кожей. Вот солнце опалило тебе пальцы рук - не уберешь их с бортика, будут красными (с твоей-то белой кожей), вот ветер принес запахи свежескошенной травы и ты в эту секунду понял, что самое главное в твоей жизни уже случилось... Если не думать жизнь, то обретаешь ее телом и за эту возможность я, человек разумный, когда-нибудь поблагодарю тебя, когда усвою ее во всей ее полноте.
А пока - до встречи.
P.S. Черт возьми, она не возьмет меня никогда, S., просто потому, что я жду твоих писем.