Есть что-то важное, что мне нужно сказать себе, но я молчу, укрывшись под слоем древнего земного пласта. Обвитая корнями родового древа, в котором каждая женщина, что я знаю, чувствовала себя беспомощной и погруженной в страх.
Кроме моей пра-пра бабушки. Она ускакала с цыганским табором. Ее тоже звали Мария и все, кто дожил до меня, утверждают, что я до смешного и страшного похожа на нее. Только у нее глаза зеленые, а у меня - индийские. А скулы у меня бурятские. А у нее, наверное, таких скул не было, потому что буряты в мои предшественники пробрались позже.
Моя пра-бабушка вырвалась из этого стройного ряда. Я желаю вырваться сама из себя и выпасть, очевидно, в окно, растворившись в дворовой луже вместе со снегом, укрыться бензиновой пленкой и стать тонкой масляной радугой. Я хочу исчезнуть отсюда и появиться на страницах одной из своих ненаписанных книг. Потому что, черт возьми, сколько можно носить одну и ту же шкуру, садиться на один и тот же автобус и выбирать один и тот же маршрут в городе "Пушкин".
Хэй хо, добрый Автор, преврати меня в оборотня человеческих жизней, мне скучно жить одну изо дня в день, лишь слегка отклоняясь от курса линий лба, подбородка, талии, бедер. Я все меняю города, знакомства, кофейни и вот, даже квартиры в последнее время. Я меняю несуществующих любовников, невидимых собеседников и собственный характер.
Я представляю себя, идущей в одиночестве по ночному летнему Таллину. Сто сорок четыре невидимых, неопознанных зверя грызут меня изнутри, заставляют меня вспоминать то, чего не было. Серые шуршащие платья, фибулы под горлом и свечи в ладонях. Волосы. Кровь, впитавшаяся в камень на главной площади города, пахнет миндалем, вином и корицей.
У меня тут " Encrucijada" на повторе. печальный забытый сон знает. Я думала, что если приехать в конце августа в Таллин, в полночь подняться на одну из его смотровых площадок, вдохнуть дым самокрутки и влить в себя эту песню залпом, смотря в изумрудное небо города, мне откроется тайна обо мне, о том, что грызет меня изнутри. О серых шуршащих платьях, серых камнях и заброшенных замках.
Но мне было просто больно и молчаливо. Сладко и неизвестно. Невыносимо и сильно.
Говорят, что слезы - это невыразимое внутреннее знание.
Кто ведьма? Сжечь ведьму!
Ведьмы тех миров вплетают в волосы месяц, прячут тростниковый сахар в широкие рукава и жгут лесные костры. Обращаются в волков и смотрят на своих возлюбленных с небес. Маскируются под северных богинь, чтобы не быть узнанными. И живут слишком долго. Так долго, что смерть становится для них из числа запретных удовольствий.
Ты знал меня, брат Феликс, в те времена? Тогда почему ты молчишь, предатель? Или каждый побеждает своих зверей в одиночестве? Смотри, доедят они меня, покуда я коплю свои скудные запасы на билет туда, где зеленое море, зеленое небо и камень под ногами блестит.
Я приеду туда одна, включу "Encrucijada", закурю, сяду на лестницу, ведущую на холм и буду плакать, плакать и плакать, глядя на остроконечные крыши старого города. Мне хочется вырвать и надеть на себя то, что исходится воем в моем подсознании, чешется в горле, рвется из ладоней облаком электричества. Стань уже моей силою, подкожная память. Не изводи меня беспомощным поиском. Кто верит в карму, тот дурак. Кто хочет стать тем, кем хочу стать я - тот сумасшедший. Одинокий сумасшедший.
Перед чем-то сильным и нутряным мы всегда одиноки.
Таллин пестрит витринами. В них отражаются окна и фонари. Таллин пахнет глинтвейном и сырой землей. Он серый, строгий и мрачный, но если влюблен в тебя - ты узнаешь об этом сразу. Он обнимает меня влажными от дождя руками и собирает в горсть, прячет в ладони и поднимает высоко над городом, от чего мне кажется, что я лечу, когда просто иду по улице. У него все улицы закованы в камень. Крупный звенящий камень. И каждый из них - драгоценный. Крепостные стены украшены беспорядочными лохмотьями мха. Старый Таллин пахнет подвалом, пещерой и мертвым. Я хочу быть ближе к нему и от этого становлюсь почти призрачной. Я хочу, чтобы все случайные люди исчезли. Этот город только мой. Я - не я, но его. Я боюсь смотреть в отражения, я не знаю, чье там будет лицо. Он помнит меня другой. Я помню его другим. Он дарит мне все, кроме памяти. Он падает морем к моим ногам, ко мне из воды выходят его лебеди, я выворачиваю перед ними пустые карманы. Он укрывает меня в своих дворах, поит меня из земли, кормит меня ветром и музыкой. Девушки возле "Олде ханса" играют на глиняных дудках. Я страшно устаю любить его, но меня выкручивает чувством и не разрешает замолчать. Мне хочется говорить и договориться до главного. Дать голос этой стае, что вонзает в меня свои клыки изнутри, они знают больше меня.
Север тот же. Таллин тот же. Измерение вроде бы нет. Но я упрямо иду. Одна ступенька. Вторая. Крыши. Башни. Крепость. Небо. Парапет. Курить. Камни.
Мне снятся Трикстеры. Они уже подобрали мне место для жительства. Живой или мертвой? Вы знаете мои условия. Все, сразу и...тот, кто хочет этого, остается один.
Не в этой сказке, друзья. Не в моей.