Надо мною только Бог, Зима и северное солнце
Сиё посвящается Кацуо Оно и товарищу по имени Sopor Aeternus, музыка которого, собственно, всему виной.
*Суть сего обвинения заключается в том, что услышав его "Strangest thing to say" я забыла есть, пить и спать; я взяла ноутбук и часов так восемь с ним не расставалась.*
Ну и предупреждение: Оно может выползти из компьютера и всех вас съесть.
Балерины Буто
- И что же здесь потустороннего по-твоему? – Его начальник повел ноздрями, принюхиваясь. – Обыкновенная квартира безумца. Сейчас ты убедишься в этом сам, а потом уберешься отсюда как можно быстрее и будешь ждать меня на улице.
Сказочник состроил привычную физиономию «говорите, говорите, мы все равно оба знаем, что действовать я буду по-своему». Уголки губ его едва заметно дернулись в печальной усмешке.
- Нет. Вы пойдете по своему миру, а я – по-своему.
- Опять ты…
- Вы же не можете мне запретить?
- Зато я могу тебя пристрелить. – Хмуро бросает его собеседник, проверяя револьвер на поясе брюк. – Чтобы не мешал.
- Я не буду мешать. Обещаю. – Сказочник изобразил самую обаятельную улыбку из своего арсенала и ускорил шаг.
- Куда ты?
- Я проверю в кухне.
- Ты чувствуешь, что он там?
- Вы же не верите в то, что я могу чувствовать что-то, кроме вечного голода? – Весело усмехнулся Женя. – Просто пожелайте мне удачи.
- Я желаю удачи себе… - Но бормотания мужчины его молодой спутник уже не услышал.
Проверяя наличие служебного оружия еще раз (только во имя собственного спокойствия), солидный господин почти прошептал:
– Черт возьми… то есть – сохрани меня, Господи!
Юноша же в сером пальто и старой шляпе осторожно заглянул в помещение с выцветшими, а в некоторых местах рваными обоями. Не для того, чтобы не испугать балерину. Владелица (владелец) дома и так уже была в курсе их появления. Скорее на случай, если его проникновение в кухню будет встречено летящим по курсу головы тяжелым предметом. Мало ли… ЭТИ женщины – существа непредсказуемые, ранимые, чувствительные… Поэтому, стоило быть готовым ко всему. Например, к тому, что в горло ему вцепятся отросшие острые ногти.
В настенных царапинах темнел бетон. На плите коричневыми кругами упокоился засохший кофе. Однако, газовая плита была предусмотрительно выключена кем-то, кто обитал в недрах этой не слишком опрятной квартиры.
«Обыкновенная квартира безумца» - Прозвучали в его голове слова детектива.
- Балерина в депрессии. – Пробормотал Сказочник.
И сейчас же метнулся в сторону, едва успев увернуться от летящего в него кофейника. Серебристая сталь сверкнула в лучах солнца, щедро льющегося сквозь окно, и с оглушительным, разбивающим настороженную тишину звоном ударилась о металлическую дверцу холодильника.
«Хорошо, что я пошел с ним». – Промелькнуло в голове у Жени.
Он отлично понимал, что в этом случае его великолепный шеф был бы бессилен что-либо предпринять. А то и вовсе не прошел дальше порога, застыв у двери с дырой в голове. Из дыры торчала бы какая-нибудь хромированная поварёшка. Или… Женя не знал, здоровое ли сердце у его начальника. Перед тем как лицезреть эдакую красоту, обыкновенному человеку стоит подготовить свою психику. И нервную систему укрепить. Но то - простому жителю этого мира. Для Сказочника же сиё существо было вне конкуренции прекрасно.
- Балерина Буто. – Поклонился он с уважением.
Хозяйка (хозяин?) квартиры в черной балетной пачке судорожно всхлипнула и отползла в противоположный угол. Глаза ее, маленькие и черные, блестели из-под тяжелых надбровных дуг. Блестели скорее затравлено, чем зло. Она была готова ни сколько нападать, сколько защищаться.
«Что с ней случилось? «Человеческое» победило изначальное естество?»
- Прочь… Нет, проходи, иди ко мне, милое дитя… Я напою тебя чаем. А потом я тебя сожру. – В кухне раздался хор голосов. Он звучал одновременно, не стараясь перекричать друг друга. В этой какофонии ему удалось различить нежный девичий шепот, проникновенный мужской баритон, сексуальную хрипотцу и ломаное кокетство рафинированного гея. Все вместе создавало ощущение цирковой суматохи, как будто все обитатели Цирка Уродов одновременно затребовали себе повышение заработной платы. – Ты так красив, мой милый, я ждал тебя всю жизнь… Как посмел ты ворваться в мою обитель! – Голоса играли, передразнивали друг друга, почти пели, сливаясь в единый поток звука, многоугольный, шероховатый. – О, я же не одета к приему гостей!
- Тихо! – Прикрикнул Сказочник. Скорее стремясь унять сумятицу, нежели припугнуть и без того трепещущее существо. – Успокойся. Тссс… Покой. – Он сделал медленный шаг. Еще один.
«Ни дай Боже мне совершить резкое движение».
Балерина застыла на полу, вывернув ноги под неестественным углом. Очевидно, что ее такое положение нисколько не беспокоило, хотя затянутый в белоснежную, с синеватым оттенком кожу, скелет вот-вот готов был прорваться сквозь непрочную оболочку. Коленная кость вышла из сустава и теперь ее силуэт вырисовывался «холмистой местностью», готовый привести в суеверный ужас любого трезвомыслящего хирурга. Кожа в этом месте пошла кровавыми трещинами. Оборку черной юбки из фатина украшали комья пыли, тонкие сухие травинки, крошево молотых кофейных зерен. Черные цветы из упругого шелка, обрамляющие плоскую впалую грудь, поистрепались и понуро уставились в пол. Кокетливым движением худой ладони она поправила заколотые огромным черным бантом волосы – седые и ломкие. Сказочник на секунду испугался, что от прикосновения они осыпятся на пол так же, как и когда-то украшавшие эту кухню цветы.
- Ты не узнаешь меня? – Предпринял он попытку.
Балерина оскалилась и вскинула на него взгляд, полный отчаянной ненависти. Он понял, что поспешил.
- А себя. Ты помнишь себя?
Существо заскулило. Злоба из глаз исчезла, сменившись на тусклое свечение, которое обычно предшествует слезам. Женька вздохнул, подавляя собственное горькое чувство, и протянул руку ладонью вниз. Балерина ткнулась в нее носом и прикрыла глаза. Когда-то сильное, огненное существо из плотного… куда более плотного мира, чем этот. Еще один засланец из чужих земель, не выдержавший взваленных на его плечи обязанностей. Путник, решивший совершить вояж в место беспамятства.
- Бедный ты, бедный. – Произнес Сказочник, судорожно сглатывая комок, образовавшийся в горле.
«Сейчас я сам не сдержусь и мой начальник застанет чудное зрелище, если ему взбредет в голову повернуть сюда на половине пути. Он зайдет на кухню, дабы проведать своего нелепого подчиненного и застанет его, рыдающим в обнимку с трансвеститом в балетной пачке».
Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, заставляя себя собраться. Перед тем, как отправиться сюда, он давал обещание – помогать. А значит для этого ему нужно быть сильным. Сильнее тех, кому требуется его помощь. Хотя бы сейчас, на тот момент, когда ему необходимо действовать… Ладонь легла на косматую голову… шевелюра из проволоки. По руке зазмеилась нить электричества. А вместе с ней – потянулись воспоминания. Тяжелые, угрюмые картинки памяти человеческой жизни.
- Ебаный каземат. – Не сдержался Сказочник, удивляясь самому себе.
Крепкие выражения не были его отличительной чертой. А вот способности «перетягивать» на себя чужие измерения при столь плотном контакте – были. Здесь же неслабый уровень эмпатии и все связанные с ней неприятности.
Концентрация невыносимой боли, какое может ощутить лишь свободное душой создание, попавшее в чуждый человеческий мир, полный запретов и ограничений. Душа, разрезанная на части ужасом, не привыкшая к этим невыносимым условиям, сломанная в конце концов… и поверженная в собственном аду человеческой психики. В общем-то его шеф был прав – перед ним на коленях сидел обыкновенный безумец. Человек, потерявший не только собственный рассудок и половую принадлежность, но и всякое желание жить. И даже шанс на последнюю чашку кофе, что Женька в свою очередь считал ну уж крайней степени несправедливостью.
Ну что тут скажешь… Обыкновенная сложная судьба. Таких много. Таких… Сказочник сжал свободную руку в кулак…
«Таких много» - Глаза защипало. – «Нас здесь много».
- Когда-нибудь я подохну и всё закончится. – Произнесла балерина ровным голосом. Обыкновенный мужской тембр…. Таких много. – Я не смог. – Он дернулся всем телом, как будто его свела судорога. К нему возвращалось сознание… - Я просто хотел подарить им прекрасное… То, как я его вижу.
- Я знаю. – Ладонь жгло, как будто он окунул ее в раствор из уксуса и красного перца. Ему невыносимо хотелось вымыть руки.
- Боль проходит… мне легче дышать… Почему всё так? Почему?
Это «почему» вырвалось из его легких, как сорняк – с корнем. На корнях – комья кровавой земли. Сказочник видел эти мыслеобразы… Теперь – видел.
- Потому что… - Он подавился собственным ответом. – Здесь – вот так.
- Почему? – Голос существа снова дернулся. – Я не был знаком с этим чувством.
- Это боль, мой друг. На Земле каждый имеет возможность пережить ее на собственном опыте. Скажи, ты помнишь себя?
Балерина какое-то время продолжала сидеть, опустив голову. Как только Женя убрал ладонь – безумие неторопливой, но упрямой рекой полилось в ее голову, возвращаясь в пустующие там ниши, заполняя собой все темные уголки. Отпрянувшие было прозрачные силуэты теней, разбежавшиеся в разные стороны от Жениного прикосновения, как детвора от метлы строгого дворника, скучковались вокруг сгорбленного тела худосочного человечка в коротком черном платье.
- Отойди. – В кухне снова раздался хор голосов. Их обладатель неожиданно предпринял попытку подняться.
Он проделал это на удивление изящно для человека со сломанными ногами. С неприятным хрустом и тянущим, каким-то липким звуком, кости их прокатились под поверхностью кожи. Балерина все также держала голову опущенной. Белоснежные волосы спадали прядями на лицо, отражая блики закатного солнца. Лучи его красными линиями выхватывали кружащую в воздухе пыль… Тонкие пальцы торопливо одернули юбку, разминая складки…
- Я… Я покажу им… Настоящую красоту. Величие… моей… сути. – Проскрежетало из под-седых лохм.
Балерина стояла, широко расставив ноги, опустив руки по бокам и перебирая пальцами так, будто собирая и наматывая невидимые нити из воздуха… Когда она резко вскинула подбородок, Женька, загипнотизированный ее монотонными движениями, вздрогнул. Она улыбнулась, скаля зубы. Отвесила ему шутливый поклон… И рассыпалась на пять копий. Точно таких же, но полупрозрачных танцовщиц-травести.
«Ну вот, теперь здесь настоящая балетная труппа… и как я объясню это своему начальнику?» - Усмехнулся по-доброму Сказочник.
Балерина дернулась, как сломанная механическая кукла. Остальные повторили ее движение. Она грациозно подняла руку над головой, пародируя лебедя из известной балетной постановки. Ее послушные сестры беспрекословно копировали ее движение. Черный фатин шелестел, мелькая в пространстве серых стен, навевая мысли о древних готических строениях, опустевших осенних парках, изящных оградах в колючих кустарниках, оплетавших черную кованую сталь… Ощущения от холодного ветра становились все явственней, а пейзажи – все различимее сквозь видимую картинку реального мира. Женька закрыл глаза… И открыл их уже в заросшем сквере, залитым ранним сумраком. Синеватый отблеск нимбом огибал купола невысокого каменного замка. Его разрушенные в нескольких местах стены зияли холодом и пустотой. Сказочник едва не задохнулся от восхищения, стремясь вобрать в себя эту колючую красоту, оглядываясь и всматриваясь в корону тонкой ограды, увитой плющом, в голые ветви деревьев, сплетенные в хрупкие узоры на фоне черного, густого неба. Он выдохнул облачко пара, обернулся через плечо и наконец-то увидел балерин. Они танцевали, как отлично сплоченный коллектив, потративший ни одну неделю на усердные репетиции. Он мог поклясться, что слышал и подходящую мелодию – где-то звенели колокольчики.
Балерины-буто. Человек, разбитый на составные части этим суровым, как дробильный камень, миром. Пять личностей одного городского безумца: забитый родителями ребенок, затравленный одноклассниками ученик, «белая ворона» среди толпы, отверженный женщиной мужчина, отверженная мужчиной женщина. Пять прекрасных танцовщиц одной печальной труппы, в искорёженных человеческих телах, в ломаных движениях которых сквозит холодное безумие, агония застывшей тоски…
- Но, быть может, хватит? – Средняя балерина посмотрела на Сказочника блестящими глазами. И тут во взгляде ее промелькнуло удивление. Мир, созданный ее страстным танцем, рассыпался на осколки со звоном разбитого стакана. Они снова стояли посреди запущенной кухни, на полу, украшенном подтеками кофе. – Что… Ах… - И она всплеснула руками. Теперь она снова была одна (один). – Не может быть. – И теперь она снова упала на колени, но уже в подобострастном поклоне.
- Вот не надо этого. – С легким раздражением Сказочник отступил к стене и уперся в нее спиной.
- Вы! Это вы… Я… вы не представляете… Я сотни веков не встречал подобного вам создания! Вы же древнее этого солнца!
- А ты? Ты помнишь себя? Ну, вспомни же. – Он отчаянно тряхнул головой, не желая смиряться с неудачей. – Вспомни, тебе осталось не так много времени.
- Что? Аах… Нет. – С истеричным надрывом его собеседник вскочил на ноги. Раздался хруст и звук, как будто лопнула влажная прорезиненная ткань. – Не хочу! Не хочу-не хочу-не хочу! – Он зашелся в безудержном визгливом смехе.
- Тогда тебе придется… - Он вдохнул затхлый воздух помещения. – Умереть.
- Да. Да! – Балерина закружилась на месте. – Пусть.
- Послушай. Я знаю, тебе тяжело здесь, но когда-то ты сделал этот выбор не просто так. Тебе это было нужно и, поверь мне, ты потратил немало усилий, чтобы добраться в этот мир. Вспомнив свое настоящее имя, ты вернешь себе и утраченные силы и… свою независимость. – Чем дальше он говорил, тем отчетливее понимал бесполезность этого действия. Его слова ударялись о стену помешательства. Стену, годами выстраиваемую когда-то сильным, по-настоящему мощным существом из собственного разочарования и ужаса. – Ты нужен здесь!
- А… - Резкое движение головы в его сторону. И вспыхнувшая сиреневым огоньком в глазах злоба. – Нужен?.. – И неожиданно н замолчал, оборвав себя на полуфразе. Как будто внутри него что-то сломалось. Он стоял, опираясь о плиту рукой. – Прости меня, великий, но я устал. Понимаешь.
…
За все это время в том мире, по которому пошел… и всегда предпочитал передвигаться его начальник, прошло лишь несколько секунд. Шесть, если быть точным. Мужчина тихо шел по коридору, ощущая под пальцами нагретую поверхность револьвера, когда услышал шум, доносящийся из кухни. Мгновенно метнувшись в направлении звука, он уже, не доходя нескольких шагов до дверного проема, понял, что опоздал. В этом моменте для него соединились сразу же несколько ярких переживаний – он испугался за своего подчиненного, он испугался за себя и… он испытал то, что называют суеверным страхом, мистическим ужасом… Он как будто всем своим нутром знал, что сейчас эта тень, лежащая на полу, предстанет перед ним не только в виде тела. Но и в виде чего-то необъяснимого, такого, что ему придется принять. Чего-то из рода тех явлений, которые ворвались в его жизнь, в жизнь всей его команды с появлением этого странного парня.
«Гнать его, гнать его надо!» - Пронеслось в его сознании эхом собственное изречение. – «Ни к чему хорошему его присутствие в нашем агентстве не приведет».
Его реальный, привычный мирок сыпался из раза в раз, стоило лишь вмешаться непутевому мальчишке с его метафизической херней.
- Женька! – Рявкнул он, врываясь в грязное помещение, держа наготове оружие. – Вот черт.
- Я не успел. – Напряженным голосом произнес Вилицкий. – Я… – Судорожный глоток – Я пытался.
- Звони в скорую. – Бросил детектив, отлично понимая всю бессмысленность этого поступка. Сам он склонился над уродом в балетной пачке, наскоро размышляя, чем можно перевязать истерзанные запястья. Тот, совершенно неожиданно, отбросил его в сторону таким сильным ударом, что пойманный врасплох детектив послушно опрокинулся обратно в коридор.
- Я хочу умереть, глядя в ваши глаза. – Произнесло существо. Сумасшествие снова оставило его. Теперь, перед смертью, когда память возвращалась к нему, было уже слишком поздно. – Перед тем, как я вернусь в свой родной дом, я хочу заглянуть в вашу душу и прикоснуться к священному…
- Вам нельзя шевелиться. – Произнес из темноты коридора начальник Женьки, силясь вернуться в стоячее положение как можно скорее. Его фраза, несуразная, как и его падение, была еще одним гвоздем в крышке гроба, где покоился его авторитет. Конечно, он припомнит это Вилицкому. И ни раз.
В ответ на это его изречение балерина-буто глухо зарычала. И снова обернулась к Сказочнику, как будто мгновенно забыв о существовании другого человеческого существа.
- Мне так стыдно… Я сдался слишком быстро. Я даже не пытался бороться.
- Тебе пришлось слишком тяжело. – Сказочник опустился на корточки перед умирающим демоном. – Тебе незнаком этот мир, но ты вернешься сюда снова. С той же целью – украшать собой его, вплетая собственную неповторимостью в череду земных судеб. И снова… И снова. Ты прекрасен, неповторим… - Он гладил его по спутанным волосам, чувствуя, как из под его руки уходит жизнь. Теперь его забота была в другом - проводить демона, отправить его по нужному пути. Он не видел, как стекленеют глаза балерины, не слышал, как обращается к нему начальник, силясь добиться от него хоть какого-нибудь ответа. - Сохрани свою красоту, а я сберегу память о ней.
Костлявый силуэт мужчины в фатиновом платье застыл, сложившись в пояснице и уронив согнутые в локтях руки на пол. Его опущенная голова почти касалась носом пола.
Детектив опустил его запястье и шумно вздохнул. Тяжелый его взгляд не предвещал молодому сотруднику ничего хорошего на будущее этого дня.
- Что здесь произошло?
- Вы же сами видите. Он… он перегрыз себе вены на руках. Это произошло уже...
- Да что ты..! - Он поморщился от собственного крика. Терять контроль над собой - еще одна привычка, приобретенная вместе с новым работником. Очевидно, она шла в комплекте с мигренью, вспышками раздражения и легким налетом псифактора, образовавшегося в их когда-то тихом и размеренном течении служебной реки. Той, по которой маленькой лодочкой скользило их сыскное агентство. - Что ты несешь. Как человек мог так быстро и... черт возьми, Женя, у человека есть инстинкт самосохранения, он не то, чтобы совсем не позволяет причинить себе боль вот так, хладнокровно, но он, как минимум... - Детектив уговаривал самого себя и прекрасно это понимал. - Чё-орт...
- Вы видели его ноги? Его этот инстинкт не остановил. Он не восприимчив к физической боли. И он не человек.
- Замолчи. - Его начальник потер лоб тыльной стороной ладони, измазанной в крови мертвого подозреваемого. - Просто заткнись, я прошу тебя. - К щеке он прижимал мобильный телефон.
*Суть сего обвинения заключается в том, что услышав его "Strangest thing to say" я забыла есть, пить и спать; я взяла ноутбук и часов так восемь с ним не расставалась.*
Ну и предупреждение: Оно может выползти из компьютера и всех вас съесть.
Балерины Буто
- И что же здесь потустороннего по-твоему? – Его начальник повел ноздрями, принюхиваясь. – Обыкновенная квартира безумца. Сейчас ты убедишься в этом сам, а потом уберешься отсюда как можно быстрее и будешь ждать меня на улице.
Сказочник состроил привычную физиономию «говорите, говорите, мы все равно оба знаем, что действовать я буду по-своему». Уголки губ его едва заметно дернулись в печальной усмешке.
- Нет. Вы пойдете по своему миру, а я – по-своему.
- Опять ты…
- Вы же не можете мне запретить?
- Зато я могу тебя пристрелить. – Хмуро бросает его собеседник, проверяя револьвер на поясе брюк. – Чтобы не мешал.
- Я не буду мешать. Обещаю. – Сказочник изобразил самую обаятельную улыбку из своего арсенала и ускорил шаг.
- Куда ты?
- Я проверю в кухне.
- Ты чувствуешь, что он там?
- Вы же не верите в то, что я могу чувствовать что-то, кроме вечного голода? – Весело усмехнулся Женя. – Просто пожелайте мне удачи.
- Я желаю удачи себе… - Но бормотания мужчины его молодой спутник уже не услышал.
Проверяя наличие служебного оружия еще раз (только во имя собственного спокойствия), солидный господин почти прошептал:
– Черт возьми… то есть – сохрани меня, Господи!
Юноша же в сером пальто и старой шляпе осторожно заглянул в помещение с выцветшими, а в некоторых местах рваными обоями. Не для того, чтобы не испугать балерину. Владелица (владелец) дома и так уже была в курсе их появления. Скорее на случай, если его проникновение в кухню будет встречено летящим по курсу головы тяжелым предметом. Мало ли… ЭТИ женщины – существа непредсказуемые, ранимые, чувствительные… Поэтому, стоило быть готовым ко всему. Например, к тому, что в горло ему вцепятся отросшие острые ногти.
В настенных царапинах темнел бетон. На плите коричневыми кругами упокоился засохший кофе. Однако, газовая плита была предусмотрительно выключена кем-то, кто обитал в недрах этой не слишком опрятной квартиры.
«Обыкновенная квартира безумца» - Прозвучали в его голове слова детектива.
- Балерина в депрессии. – Пробормотал Сказочник.
И сейчас же метнулся в сторону, едва успев увернуться от летящего в него кофейника. Серебристая сталь сверкнула в лучах солнца, щедро льющегося сквозь окно, и с оглушительным, разбивающим настороженную тишину звоном ударилась о металлическую дверцу холодильника.
«Хорошо, что я пошел с ним». – Промелькнуло в голове у Жени.
Он отлично понимал, что в этом случае его великолепный шеф был бы бессилен что-либо предпринять. А то и вовсе не прошел дальше порога, застыв у двери с дырой в голове. Из дыры торчала бы какая-нибудь хромированная поварёшка. Или… Женя не знал, здоровое ли сердце у его начальника. Перед тем как лицезреть эдакую красоту, обыкновенному человеку стоит подготовить свою психику. И нервную систему укрепить. Но то - простому жителю этого мира. Для Сказочника же сиё существо было вне конкуренции прекрасно.
- Балерина Буто. – Поклонился он с уважением.
Хозяйка (хозяин?) квартиры в черной балетной пачке судорожно всхлипнула и отползла в противоположный угол. Глаза ее, маленькие и черные, блестели из-под тяжелых надбровных дуг. Блестели скорее затравлено, чем зло. Она была готова ни сколько нападать, сколько защищаться.
«Что с ней случилось? «Человеческое» победило изначальное естество?»
- Прочь… Нет, проходи, иди ко мне, милое дитя… Я напою тебя чаем. А потом я тебя сожру. – В кухне раздался хор голосов. Он звучал одновременно, не стараясь перекричать друг друга. В этой какофонии ему удалось различить нежный девичий шепот, проникновенный мужской баритон, сексуальную хрипотцу и ломаное кокетство рафинированного гея. Все вместе создавало ощущение цирковой суматохи, как будто все обитатели Цирка Уродов одновременно затребовали себе повышение заработной платы. – Ты так красив, мой милый, я ждал тебя всю жизнь… Как посмел ты ворваться в мою обитель! – Голоса играли, передразнивали друг друга, почти пели, сливаясь в единый поток звука, многоугольный, шероховатый. – О, я же не одета к приему гостей!
- Тихо! – Прикрикнул Сказочник. Скорее стремясь унять сумятицу, нежели припугнуть и без того трепещущее существо. – Успокойся. Тссс… Покой. – Он сделал медленный шаг. Еще один.
«Ни дай Боже мне совершить резкое движение».
Балерина застыла на полу, вывернув ноги под неестественным углом. Очевидно, что ее такое положение нисколько не беспокоило, хотя затянутый в белоснежную, с синеватым оттенком кожу, скелет вот-вот готов был прорваться сквозь непрочную оболочку. Коленная кость вышла из сустава и теперь ее силуэт вырисовывался «холмистой местностью», готовый привести в суеверный ужас любого трезвомыслящего хирурга. Кожа в этом месте пошла кровавыми трещинами. Оборку черной юбки из фатина украшали комья пыли, тонкие сухие травинки, крошево молотых кофейных зерен. Черные цветы из упругого шелка, обрамляющие плоскую впалую грудь, поистрепались и понуро уставились в пол. Кокетливым движением худой ладони она поправила заколотые огромным черным бантом волосы – седые и ломкие. Сказочник на секунду испугался, что от прикосновения они осыпятся на пол так же, как и когда-то украшавшие эту кухню цветы.
- Ты не узнаешь меня? – Предпринял он попытку.
Балерина оскалилась и вскинула на него взгляд, полный отчаянной ненависти. Он понял, что поспешил.
- А себя. Ты помнишь себя?
Существо заскулило. Злоба из глаз исчезла, сменившись на тусклое свечение, которое обычно предшествует слезам. Женька вздохнул, подавляя собственное горькое чувство, и протянул руку ладонью вниз. Балерина ткнулась в нее носом и прикрыла глаза. Когда-то сильное, огненное существо из плотного… куда более плотного мира, чем этот. Еще один засланец из чужих земель, не выдержавший взваленных на его плечи обязанностей. Путник, решивший совершить вояж в место беспамятства.
- Бедный ты, бедный. – Произнес Сказочник, судорожно сглатывая комок, образовавшийся в горле.
«Сейчас я сам не сдержусь и мой начальник застанет чудное зрелище, если ему взбредет в голову повернуть сюда на половине пути. Он зайдет на кухню, дабы проведать своего нелепого подчиненного и застанет его, рыдающим в обнимку с трансвеститом в балетной пачке».
Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, заставляя себя собраться. Перед тем, как отправиться сюда, он давал обещание – помогать. А значит для этого ему нужно быть сильным. Сильнее тех, кому требуется его помощь. Хотя бы сейчас, на тот момент, когда ему необходимо действовать… Ладонь легла на косматую голову… шевелюра из проволоки. По руке зазмеилась нить электричества. А вместе с ней – потянулись воспоминания. Тяжелые, угрюмые картинки памяти человеческой жизни.
- Ебаный каземат. – Не сдержался Сказочник, удивляясь самому себе.
Крепкие выражения не были его отличительной чертой. А вот способности «перетягивать» на себя чужие измерения при столь плотном контакте – были. Здесь же неслабый уровень эмпатии и все связанные с ней неприятности.
Концентрация невыносимой боли, какое может ощутить лишь свободное душой создание, попавшее в чуждый человеческий мир, полный запретов и ограничений. Душа, разрезанная на части ужасом, не привыкшая к этим невыносимым условиям, сломанная в конце концов… и поверженная в собственном аду человеческой психики. В общем-то его шеф был прав – перед ним на коленях сидел обыкновенный безумец. Человек, потерявший не только собственный рассудок и половую принадлежность, но и всякое желание жить. И даже шанс на последнюю чашку кофе, что Женька в свою очередь считал ну уж крайней степени несправедливостью.
Ну что тут скажешь… Обыкновенная сложная судьба. Таких много. Таких… Сказочник сжал свободную руку в кулак…
«Таких много» - Глаза защипало. – «Нас здесь много».
- Когда-нибудь я подохну и всё закончится. – Произнесла балерина ровным голосом. Обыкновенный мужской тембр…. Таких много. – Я не смог. – Он дернулся всем телом, как будто его свела судорога. К нему возвращалось сознание… - Я просто хотел подарить им прекрасное… То, как я его вижу.
- Я знаю. – Ладонь жгло, как будто он окунул ее в раствор из уксуса и красного перца. Ему невыносимо хотелось вымыть руки.
- Боль проходит… мне легче дышать… Почему всё так? Почему?
Это «почему» вырвалось из его легких, как сорняк – с корнем. На корнях – комья кровавой земли. Сказочник видел эти мыслеобразы… Теперь – видел.
- Потому что… - Он подавился собственным ответом. – Здесь – вот так.
- Почему? – Голос существа снова дернулся. – Я не был знаком с этим чувством.
- Это боль, мой друг. На Земле каждый имеет возможность пережить ее на собственном опыте. Скажи, ты помнишь себя?
Балерина какое-то время продолжала сидеть, опустив голову. Как только Женя убрал ладонь – безумие неторопливой, но упрямой рекой полилось в ее голову, возвращаясь в пустующие там ниши, заполняя собой все темные уголки. Отпрянувшие было прозрачные силуэты теней, разбежавшиеся в разные стороны от Жениного прикосновения, как детвора от метлы строгого дворника, скучковались вокруг сгорбленного тела худосочного человечка в коротком черном платье.
- Отойди. – В кухне снова раздался хор голосов. Их обладатель неожиданно предпринял попытку подняться.
Он проделал это на удивление изящно для человека со сломанными ногами. С неприятным хрустом и тянущим, каким-то липким звуком, кости их прокатились под поверхностью кожи. Балерина все также держала голову опущенной. Белоснежные волосы спадали прядями на лицо, отражая блики закатного солнца. Лучи его красными линиями выхватывали кружащую в воздухе пыль… Тонкие пальцы торопливо одернули юбку, разминая складки…
- Я… Я покажу им… Настоящую красоту. Величие… моей… сути. – Проскрежетало из под-седых лохм.
Балерина стояла, широко расставив ноги, опустив руки по бокам и перебирая пальцами так, будто собирая и наматывая невидимые нити из воздуха… Когда она резко вскинула подбородок, Женька, загипнотизированный ее монотонными движениями, вздрогнул. Она улыбнулась, скаля зубы. Отвесила ему шутливый поклон… И рассыпалась на пять копий. Точно таких же, но полупрозрачных танцовщиц-травести.
«Ну вот, теперь здесь настоящая балетная труппа… и как я объясню это своему начальнику?» - Усмехнулся по-доброму Сказочник.
Балерина дернулась, как сломанная механическая кукла. Остальные повторили ее движение. Она грациозно подняла руку над головой, пародируя лебедя из известной балетной постановки. Ее послушные сестры беспрекословно копировали ее движение. Черный фатин шелестел, мелькая в пространстве серых стен, навевая мысли о древних готических строениях, опустевших осенних парках, изящных оградах в колючих кустарниках, оплетавших черную кованую сталь… Ощущения от холодного ветра становились все явственней, а пейзажи – все различимее сквозь видимую картинку реального мира. Женька закрыл глаза… И открыл их уже в заросшем сквере, залитым ранним сумраком. Синеватый отблеск нимбом огибал купола невысокого каменного замка. Его разрушенные в нескольких местах стены зияли холодом и пустотой. Сказочник едва не задохнулся от восхищения, стремясь вобрать в себя эту колючую красоту, оглядываясь и всматриваясь в корону тонкой ограды, увитой плющом, в голые ветви деревьев, сплетенные в хрупкие узоры на фоне черного, густого неба. Он выдохнул облачко пара, обернулся через плечо и наконец-то увидел балерин. Они танцевали, как отлично сплоченный коллектив, потративший ни одну неделю на усердные репетиции. Он мог поклясться, что слышал и подходящую мелодию – где-то звенели колокольчики.
Балерины-буто. Человек, разбитый на составные части этим суровым, как дробильный камень, миром. Пять личностей одного городского безумца: забитый родителями ребенок, затравленный одноклассниками ученик, «белая ворона» среди толпы, отверженный женщиной мужчина, отверженная мужчиной женщина. Пять прекрасных танцовщиц одной печальной труппы, в искорёженных человеческих телах, в ломаных движениях которых сквозит холодное безумие, агония застывшей тоски…
- Но, быть может, хватит? – Средняя балерина посмотрела на Сказочника блестящими глазами. И тут во взгляде ее промелькнуло удивление. Мир, созданный ее страстным танцем, рассыпался на осколки со звоном разбитого стакана. Они снова стояли посреди запущенной кухни, на полу, украшенном подтеками кофе. – Что… Ах… - И она всплеснула руками. Теперь она снова была одна (один). – Не может быть. – И теперь она снова упала на колени, но уже в подобострастном поклоне.
- Вот не надо этого. – С легким раздражением Сказочник отступил к стене и уперся в нее спиной.
- Вы! Это вы… Я… вы не представляете… Я сотни веков не встречал подобного вам создания! Вы же древнее этого солнца!
- А ты? Ты помнишь себя? Ну, вспомни же. – Он отчаянно тряхнул головой, не желая смиряться с неудачей. – Вспомни, тебе осталось не так много времени.
- Что? Аах… Нет. – С истеричным надрывом его собеседник вскочил на ноги. Раздался хруст и звук, как будто лопнула влажная прорезиненная ткань. – Не хочу! Не хочу-не хочу-не хочу! – Он зашелся в безудержном визгливом смехе.
- Тогда тебе придется… - Он вдохнул затхлый воздух помещения. – Умереть.
- Да. Да! – Балерина закружилась на месте. – Пусть.
- Послушай. Я знаю, тебе тяжело здесь, но когда-то ты сделал этот выбор не просто так. Тебе это было нужно и, поверь мне, ты потратил немало усилий, чтобы добраться в этот мир. Вспомнив свое настоящее имя, ты вернешь себе и утраченные силы и… свою независимость. – Чем дальше он говорил, тем отчетливее понимал бесполезность этого действия. Его слова ударялись о стену помешательства. Стену, годами выстраиваемую когда-то сильным, по-настоящему мощным существом из собственного разочарования и ужаса. – Ты нужен здесь!
- А… - Резкое движение головы в его сторону. И вспыхнувшая сиреневым огоньком в глазах злоба. – Нужен?.. – И неожиданно н замолчал, оборвав себя на полуфразе. Как будто внутри него что-то сломалось. Он стоял, опираясь о плиту рукой. – Прости меня, великий, но я устал. Понимаешь.
…
За все это время в том мире, по которому пошел… и всегда предпочитал передвигаться его начальник, прошло лишь несколько секунд. Шесть, если быть точным. Мужчина тихо шел по коридору, ощущая под пальцами нагретую поверхность револьвера, когда услышал шум, доносящийся из кухни. Мгновенно метнувшись в направлении звука, он уже, не доходя нескольких шагов до дверного проема, понял, что опоздал. В этом моменте для него соединились сразу же несколько ярких переживаний – он испугался за своего подчиненного, он испугался за себя и… он испытал то, что называют суеверным страхом, мистическим ужасом… Он как будто всем своим нутром знал, что сейчас эта тень, лежащая на полу, предстанет перед ним не только в виде тела. Но и в виде чего-то необъяснимого, такого, что ему придется принять. Чего-то из рода тех явлений, которые ворвались в его жизнь, в жизнь всей его команды с появлением этого странного парня.
«Гнать его, гнать его надо!» - Пронеслось в его сознании эхом собственное изречение. – «Ни к чему хорошему его присутствие в нашем агентстве не приведет».
Его реальный, привычный мирок сыпался из раза в раз, стоило лишь вмешаться непутевому мальчишке с его метафизической херней.
- Женька! – Рявкнул он, врываясь в грязное помещение, держа наготове оружие. – Вот черт.
- Я не успел. – Напряженным голосом произнес Вилицкий. – Я… – Судорожный глоток – Я пытался.
- Звони в скорую. – Бросил детектив, отлично понимая всю бессмысленность этого поступка. Сам он склонился над уродом в балетной пачке, наскоро размышляя, чем можно перевязать истерзанные запястья. Тот, совершенно неожиданно, отбросил его в сторону таким сильным ударом, что пойманный врасплох детектив послушно опрокинулся обратно в коридор.
- Я хочу умереть, глядя в ваши глаза. – Произнесло существо. Сумасшествие снова оставило его. Теперь, перед смертью, когда память возвращалась к нему, было уже слишком поздно. – Перед тем, как я вернусь в свой родной дом, я хочу заглянуть в вашу душу и прикоснуться к священному…
- Вам нельзя шевелиться. – Произнес из темноты коридора начальник Женьки, силясь вернуться в стоячее положение как можно скорее. Его фраза, несуразная, как и его падение, была еще одним гвоздем в крышке гроба, где покоился его авторитет. Конечно, он припомнит это Вилицкому. И ни раз.
В ответ на это его изречение балерина-буто глухо зарычала. И снова обернулась к Сказочнику, как будто мгновенно забыв о существовании другого человеческого существа.
- Мне так стыдно… Я сдался слишком быстро. Я даже не пытался бороться.
- Тебе пришлось слишком тяжело. – Сказочник опустился на корточки перед умирающим демоном. – Тебе незнаком этот мир, но ты вернешься сюда снова. С той же целью – украшать собой его, вплетая собственную неповторимостью в череду земных судеб. И снова… И снова. Ты прекрасен, неповторим… - Он гладил его по спутанным волосам, чувствуя, как из под его руки уходит жизнь. Теперь его забота была в другом - проводить демона, отправить его по нужному пути. Он не видел, как стекленеют глаза балерины, не слышал, как обращается к нему начальник, силясь добиться от него хоть какого-нибудь ответа. - Сохрани свою красоту, а я сберегу память о ней.
Костлявый силуэт мужчины в фатиновом платье застыл, сложившись в пояснице и уронив согнутые в локтях руки на пол. Его опущенная голова почти касалась носом пола.
Детектив опустил его запястье и шумно вздохнул. Тяжелый его взгляд не предвещал молодому сотруднику ничего хорошего на будущее этого дня.
- Что здесь произошло?
- Вы же сами видите. Он… он перегрыз себе вены на руках. Это произошло уже...
- Да что ты..! - Он поморщился от собственного крика. Терять контроль над собой - еще одна привычка, приобретенная вместе с новым работником. Очевидно, она шла в комплекте с мигренью, вспышками раздражения и легким налетом псифактора, образовавшегося в их когда-то тихом и размеренном течении служебной реки. Той, по которой маленькой лодочкой скользило их сыскное агентство. - Что ты несешь. Как человек мог так быстро и... черт возьми, Женя, у человека есть инстинкт самосохранения, он не то, чтобы совсем не позволяет причинить себе боль вот так, хладнокровно, но он, как минимум... - Детектив уговаривал самого себя и прекрасно это понимал. - Чё-орт...
- Вы видели его ноги? Его этот инстинкт не остановил. Он не восприимчив к физической боли. И он не человек.
- Замолчи. - Его начальник потер лоб тыльной стороной ладони, измазанной в крови мертвого подозреваемого. - Просто заткнись, я прошу тебя. - К щеке он прижимал мобильный телефон.
@музыка: Sopor Aeternus & The Ensemble Of Shadows
-
-
19.05.2014 в 11:40Не страшно, конечно (ну прости, меня не так легко напугать, наверное)), хотя мне стало не по себе от коленей прекрасной Балерины - ты очень живо описала ее вывернутые суставы, я будто до сих пор слышу их сухой хруст, когда та танцевала перед Сказочником. А Сказочник - о, какой милый у тебя вышел персонаж, способный сопереживать даже демону - а как он трогательно сидел с ним, когда жизнь уходила из изуродаванного тела! Не очень понятно по одной истории, кто же такой этот Женя - явно не от мира сего, но кто же, что же он такое? И хочется узнать, что же было "до" и "после"- у тебя же есть еще? Ты же еще напишешь?
-
-
20.05.2014 в 03:58Я почти нормальный человек. Но я слегка сдвинута на Феликсе и Сказочнике (обычно - пол часа в день, не более).
Это все было длинным предисловием к краткому, но чистосердечному "спасибо за отзыв". Х )
А Сказочник - о, какой милый у тебя вышел персонаж, способный сопереживать даже демону
О, существам некоей "волшебной" породы он сопереживает даже больше, чем людям. Наверное, потому что... а стоит ли поднимать завесы тайн?.)
Кстати, "до" у меня нет. Ну, именно в этой истории. Хотя я и пишу рассказы о нем не в хронологическом порядке. В "Саде камней", например, будет описан случай, произошедший многими месяцами раньше. А вот "после" уже почти существует. Сейчас им и займусь.
-
-
20.05.2014 в 17:33Ты пишешь каждый день?.. И все про них? не очень поняла этот пункт.
Сказочник очарователен - передай ему это
-
-
21.05.2014 в 03:47Ты пишешь каждый день?.. И все про них? не очень поняла этот пункт.
Я думаю о них каждый день.) Знаешь, так бывает: идешь по улице, слушаешь что-нибудь этакое, а перед глазами не столбы-машины-пьяный мужик, а степи и скалы раскинулись на горизонте,
а ты летишь на драконе. В общем я иду и как бы смотрю свой бесконечный сериал. То об одном, то о другом. У тебя происходит что-нибудь похожее?-
-
21.05.2014 в 10:08Так что понимаю)