Надо мною только Бог, Зима и северное солнце
В последнее время мне снятся такие сны, что в просмотре фильмов и даже в прочтении книг я еще долго могу не нуждаться.

Черт, почему в моей голове нет маленькой видеокамеры, вмонтированной куда-нибудь объективом внутрь. *Феликс с незаконченным хирургическим образованием сейчас выразительно приподнял одну бровь*. В общем, я когда-нибудь сяду и впишу все эти буйства красок и переживаний в какую-нибудь из своих повестей, а пока стоило бы набросать их где-нибудь (например здесь), чтобы в дальнейшем не потерять.

Итак. Сон о Стае. Где Элдар созывает Стаю, находясь в оглушительно-темном лесу, предположительно на берегу Ладоги. Как временами бывает в моих шаманских сновидениях - стволы деревьев в темноте мерцают ядовито-зеленым. Среди тех, кто слышит его зов и движется на него, я, мой младший брат -  Sirenia_Selena, Паша, Красный конь... и еще человек тридцать. Силуэты их, тонкие и вытянутые, как будто тени в сумерках. Разглядеть лица этих людей я не могу. Кто-то из нас движется по земле (во сне я определяю их, как более старших), а кто-то, включая меня, передвигается по воде, скользя в реке подобно змеям или мифическим русалкам, изгибаясь всем телом. Людей слишком много, временами нам приходится преодолевать препятствия, перепрыгивая их или подныривая под. И вот, в каком-то из этих моментов я ухожу слишком глубоко, а когда пытаюсь подняться на поверхность - вижу над собой скопление человеческих тел, через которые мне никак не пробиться. Я начинаю задыхаться... И просыпаюсь, судорожно хватая воздух ртом. Сердце пропускает удар. "Аритмия" - услужливо подсказывает брат. Спасибо, брат. Я терпеть не могу, когда оно так делает. Сердце же не должно останавливаться, верно? Это же не нормально.
В общем, мне понадобилось приложить усилие, чтобы начать дышать.
А затем я вернулась в этот же сон, уже в осознанном состоянии, и, продолжая свое движение в толще внутренних вод (по-моему по старой памяти своих детских снов я теперь совершенно спокойно вдыхала и выдыхала потоки воды), подумала с неудовольствием, что я уже давно созрела для того, чтобы идти по берегу. Но выбраться не успела. Или мое сознание просто не удосужилось зафиксировать этот момент. На этой мысли сюжет моего сна оборвался.

Сон о Ведьминском доме, на протяжении которого я все пыталась напеть песню Alina Simone "In The House Of Baba Yaga". Потому что она клевая, ну и потому что, очевидно, для меня это имело какой-то символический смысл. Во сне я нарушила собственное же священное правило о том, что нельзя есть и пить в мире мертвых и вовсю уплетала кусок сыра, хотя и знала, что это не настоящий кусок сыра. Но он выглядел так заманчиво... А если серьезно, мне так хотелось верить в то, что он настоящий, что я упорно его жевала, хотя хозяйка дома - статная дама под два-три метра ростом, издевательски рассказывала мне о том, какие заклинания она использовала, чтобы превратить этот кусок глины с обитающими в ней насекомыми в то, что я сейчас так настойчиво грызу.
А еще я знала, что это не настоящая ее внешность.
А еще мы пришли в ее дом, чтобы отыскать и забрать какую-то вещь. Здравствуй любимая моя сказка о Василисе Премудрой и Черепе. Кстати, вполне возможно, что искали мы действительно череп. Кто мы? Я и какой-то мальчик, собравший в этом сне в себе образы всех моих близких. В первую очередь, кажется, Снегова С. и моего младшего брата.
Именно этот дружеский персонаж и орал мне заветное "Ничего не ешь и не пей в мире мертвых, курица ты безмозглая", когда я уже барахталась где-то на границе яви и сна. Сон был очень "вкусным". И я не о куске искусственного сыра, конечно. Я о тех многочисленных символах, которыми он буквально напичкан. Сам по себе образ нашей фольклорной Бабы Яги для меня по-своему важен. И мои ощущения от этого сна... Черт, я жажду с ним разобраться. Прямо сегодня.
Ах, да, еще деталь: когда мы только зашли в этот дом, ожидая владелицу, на столе было пусто. Мы принесли с собой горстку конфет и какого-то дешевого печенья. В дар хозяйке дома, так сказать. Уже потом грозная мифическая дама превратила наше угощение, а заодно и какой-то мелкий бытовой мусор, застилавший стол, в кулинарные изыски. Слишком красивыми, чтобы быть настоящими.
Сама же Ведьма была настоящей. Слишком. Несмотря на свою иллюзорную внешность. И настоящесть ее была отчасти в том, что маскарада она своего не скрывала.

Прекрасный фильм сон ужасов, привидевшийся мне позавчера. Мне как-то болезненно о нем вспоминать. Грациозно-печально-кровавый в первые два часа после пробуждения, в повторном пересказе брату сон оказался неподъемно-больным.
Во сне я редко слышу звуки. Почти никогда, за редкими исключениями. Когда же это происходит, я запоминаю услышанное намертво.
Под завершение сна оказалось, что все происходящее в нем - красивое кино о призраках, которое мы смотрим по телевизору вместе с  печальный забытый сон.
- Слишком много смерти. - Говорит Къон. - Но сон гипнотически-красив, с этим не поспоришь.
И я отчетливо слышу ее голос.
Сюжет сна действительно сплошь состоял из смертей и гипноза. Красивые, каждый прекрасен по-своему, каждый своим внешним видом символизирует произошедшую с ним при жизни историю, призрак вводит свою жертву в гипнотическое состояние и заставляет ее покончить с собой. Впрочем, иногда призраки действовали через посредников. Один из них - старик-японец в накидке с капюшоном, обвешенный ритуальными принадлежностями. Я вижу его периферическим зрением. Скорее даже просто знаю, что он здесь. Я вижу, как по крутой лестнице с узкими ступенями поднимаются юноша-азиат и, вслед за ним, пожилой мужчина. В какой-то момент глаза молодого человека стекленеют, лицо приобретает отрешенный вид и... он снимает ладонь с гладкой поверхности перил и кладет ее на какую-то железную струну, зачем-то туго натянутую над ними, по всей длине. И с силой ведет, разрезая себе ладонь. Кстати, в этом сне на фоне мрачных серо-коричневых цветов очень ярко выделялся красный. Платье призрачной виолончелистки, кровь, текущая по ступеням... Яркие, сочные, влажные пятна на фоне бледной затхлости, пыльной мебели, скучных стен и ночного неба вдалеке за окнами дома, в котором и происходили почти все убийства. Возвращаясь к процессии на лестнице: так продолжается секунд десять, юноша едва не распиливает себе ладонь пополам, когда завороженно следящий за этим старик оступается, падает с лестницы и ломает себе шею.
О последнем сне я пока с твердой уверенностью могу сказать только два слова: эстетизация смерти. Любимая моя, ненаглядная моя защитная реакция в этой сфере.

И это еще далеко не вся красота, привидевшаяся мне за последние две недели.