На Международной, по дороге к метро, разлилась настоящая река, широкая, мне по щиколотку - не обойти, не перепрыгнуть. В брод тоже только принеся в жертву невысокие мои ботиночки и светлые носки. Вечером аборигены построили мост из мусора.
Нет, хочу обратно в центр.) Я у нас теперь богема.
У меня есть полтора часа отдыха, поэтому я слушаю Anathema и читаю сообщество Katabasia. Потому что мы с Тюлеником знаем толк в развлечениях. Осматриваю свой плей-лист и прихожу к выводу, что я не только стала тем человеком, с которыми в детстве мне должны были запрещать общаться, но не запрещали, но я еще и стала тем человеком, который лет в двенадцать вызвал бы у меня сопливое подобострастное восхищение. Сегодняшняя я считаю себя сильно не соответствующей собственным требованиям, слушаю Лавкрафта в метро и Френки-шоу на работе и постоянно, неумолимо, непрерывно хочу спать.
Такое ощущение, что пару лет назад я съела карту Башня колоды Тота и все никак ее не переварю.
У бабушки совсем плохо с ногами, она не ходит. Мама подумывает о том, чтобы уехать в Читу и остаться там. Я думаю о том, что нужно взять себя за яйца и поехать просто, чтобы увидеться, потому что как бы там не было - черт его знает, сколько еще у меня будет такая возможность. А то тенденция моей жизни таскать мне похоронки не проходит и не проходит. Я очень не хочу ехать. Но... Черт, вдруг потом жалеть буду?
С Францией в этом сентябре с товарищем Songe пролетаем. Может быть оно и к лучшему. Вдруг наша старушка Шеба дотянет до сентября? К слову, она все еще тянет, хотя и похожа на оживший скелет. Назло всем прогнозам ветеринаров, недавно поймала мушку и гордо съела свой трофей. Моя-а Кали-кошка.
У нас на работе неделька пропаганды своих музыкальных вкусов. От инфернальной Полины я получила "Мотоциклетку" Агаты Кристи (если кто знает, я с трудом переношу эту группу, при всем уважении) и заслушала ее до дыр в сознании, и все не могу перестать, а от маленькой, но пробивной, как гранитный осколок, М. я получила целый список "Помни имя мое", от которого хочется курить, умереть, а потом жить.
Я всем рассылаю "Присутствие" Оргии Праведников и не понимаю, почему никто не бьется от них в экстазе так, как это делаю я. Ну подумаешь, петь не умеет господин Калугин, он там и не для этого. %) Тоже мне, все снобы такие, и музыку им подавай, и текст чтобы ах, и вокальные данные...
А еще я временно живу на Международной, где по мне всю ночь бегают котики. Но нервы все равно ни к черту.
Я жива. Никого из моих близких там не было. Петербург в истерике. Я удивлена количеству сообщений и звонков, обрушившихся на меня в середине дня. Кому не дозвонилась - посмотрела по значкам "онлайна" в соц-сетях. Удобный век... Метро я никогда не любила, а теперь и подавно туда не хочу. А я ведь сегодня собиралась с Рамошей ехать в врачу - паспорт ей получать... На улицах сегодня была почти какая-то военная обстановка. Трясет от нескольких мыслей - если бы silver snow вдруг отпустили сегодня со второй смены - именно в это время она была бы на красной ветке; Алиса, одна из моих соседок, должна была быть там, но в последний момент решила, что день слишком неудачен, развернулась и с перрона ушла домой. И еще - как же мы хрупки и недолговечны. Последнее время у меня просто под эгидой этих слов проходит.
Принять большое количество любви, которую вроде бы не заслужил бывает так же страшно, как принять отвержение. Я вот все никак не усвою мысль, что моим одногрупникам в гештальт-институте очень не безразлична моя судьба. Я то впускаю в свою жизнь и на свою сердечную территорию крайне долго и неохотно. Дергаюсь и не понимаю, когда ко мне - по-другому. Впрочем, всегда есть вероятность, что мое небезразличие и небезразличие тех, кто мне в нем признается, очень расхожи между собой. Мне в принципе важно, что там вокруг меня происходит со всеми этими людьми, потому что я вообще люблю это явление - людей. Но вот в близость иду медленно и неохотно.
Если кратко, то Скорпиона у меня тоже больше нет. Это тенденция двух последних лет - терять.
Несколько дней я была озлобленным комком истерики. Сейчас вот веду и чувствую себя любопытно - постоянно плачу, почти не сплю и въебываю сессию. Очень Феликсовский способ справляться с эмоциональной болью. Впрочем, я ее не заглушаю, я просто живу, учусь, ем и работаю в ней. Рано или поздно она закончится. Одиннадцать что ли лет мой мальчик был со мной... Нет, десять. На вопросы, к слову, отвечать больше не хочу - устала. Просто оставлю это здесь, как маркировку - в прошлый понедельник не стало еще одного дорогого мне существа. Держусь на злости, интеллектуальном удовольствии от учебы и поддержки близких и не столь близких людей, которые знают о том, что эта весна у меня, мягко говоря, не задалась.
Вообще с каждой новой моей шестичасовой ночью я сама все больше становлюсь похожа на героя рассказов Лавкрафта. Только не на протагониста, конечно, а на тех его героев, которые выползают из темной Бездны затерянных миров и говорят нам свое "Ууууууууу".
Кстати, психиатрия отлично читается под sToa. Есть в этом сочетании что-то от элегантного мистического триллера.
А меня ждет реферат по Юнгианству и поэтому сейчас мне будет ха-ра-шо, да. У меня еще тут огромная канистра черного чая и немецкая шоколадка. То есть совсем рай.
Я не буду молить о смерти я не буду молить о смерти я не буду молить...
Я отдыхаю, слушая "Сомнамбулический поиск неведомого Кадата". Это больно и прекрасно. Когда я покончу с сессией а она покончит со мной прежней, я напишу об этой книге большой содержательный пост. Или нет. Тема Сновидческих миров неотступна. Она болит во мне и режется сквозь сердце.
Уголок поэзии от моих мальчиков...: "Душа моя плачет и водку херачет" ...на случай тяжелых жизненных переживаний.
А я пойду, что ли, за солнышком поохочусь, пока она не закатилось. В наших северных краях это быстро происходит. Вот так посмотришь - светит. А потом оп... и до встречи через четыре недели.
Мне и думается, и чувствуется порой, и шаманится лучше всего в письменном виде. Но нет хуже состояния, ей богу, чем когда рвется из меня что-то сильное и сияющее, а форму себе придумать не может. Впрочем, кого я обманываю, это сладкое, такое живое состояние и прекраснее его только то, в котором, черт подери, я все таки что-нибудь написала.
Неконструктивная критика, как правило, результат слабого «Я» человека. (с)
Вот здесь явно какой-то белый момент у меня. Когда я говорю кому-то "чувак, мне кажется, что здесь ты немного мудаком был" - это критика? Ну понятно, что оценка - это да. Понятно, что я лезу не в свое дело, но, скажем так, лезу то я обычно к тем, кто, насколько я знаю, заинтересован в переделывании себя из мудака в адекватного человека. Тут еще важно заметить, что с этими людьми у меня ценности адекватности совпадают. И вот я такая смотрю, как мой товарищ ведет себя, как мудак и думаю "сказать - не сказать"? Здесь, наверное, важно задуматься, что мною движет в этот момент. А и правда, что?
Переслушиваю "Атлантиду Проджект", думаю про Сашу Соколову и глотаю слезы. Ну, не потому что я тупая пезда, всерьез считаю, что "Сашенька-умерла-как-это-плохо", нет, конечно. Потому что меня пронизывает какая-то тончайшая и острая нежность к человеческой жизни. Вот к этой самой, которую можно потрогать. На которую можно посмотреть физическими своими глазами, пальцами по ней пошкрябать, втянуть носом запах каждого отдельного человека, посчитать его своим или чужестайным, прогнать, позвать, напоить кофе. Как это все в сущности красиво, глупо, смешно и восхитительно одновременно - все это наше очаровательное мельтешение по планете. А еще потому что у меня нервы ни к черту, я устала и рука у меня до локтя разодрана. Не стала надевать свитер, чтобы вколоть Шебе Дюфалайт - решила, что так справлюсь. Ну-ну.
Ну и судьбы мира мне, конечно, покоя не дают. Опять. Где-то во мне сбоит постоянно та запчасть, которая должна отсоединять чужую боль от моей собственной. Какой бы знакомой она не казалась.
*** Чтобы не превращать свой дневник в юдоль Скорби и не вводить окружающих в заблуждение, что я не просыхаю от слез и крепкого кофе, поделюсь и радостными событиями. Они у меня есть, правда-правда. И их не мало.
Чеширский привез мне из прекрасной ледяной Суоми пачку отменного кофе и огромную плитку шоколада от Fazer. Сижу, потребляю. С двух рук. Не знаю, чем меня можно больше порадовать. Сыром хорошим если только.
Слушаю тут рассказы разных людей о том, какой народ окружает их на работе и радуюсь за себя. Мне приятно находиться на месте своей занятости не только потому что я в общем-то там своими делами занимаюсь, а в частности - к экзаменам готовлюсь, но и потому что с этими людьми, слава небу, можно поржать о нужных вещах. Когда с людьми на работе можно искренне и долго упарываться по какой-то общей фигне - это залог здоровья, ей богу. Люди. Всегда и везде мне важнее всего люди, которые меня окружают и взаимоотношения с ними.
Я сдала первый экзамен с огромным удовольствием и на твердую отлично. Меня отпустило знатно так и процесс учебы в нашем незадачливом институте снова приносит мне большое удовольствие. Мысль о красном дипломе опять вызывает у меня необязательный и приятный такой интерес. Я понимаю, что нахрен он мне не сдался, но азарт же и все такое.
У меня была неделя невероятных, фантастических снов. Видимо на почве маниакальной подготовки к экзамену. Запойное чтение учебника по психиатрии и Фрейдовского "Тотема..." о небывалых приключениях первобытных племен и современных невротиков было воспринято моим подсознанием и переработано в чудесную цветастую муть, в тумане которой я путешествовала по альтернативной Праге в компании голема-кошака, который запоминал все, что я говорю и просто послушно шел рядом, перебирая своими глиняными негнущимися ногами, кидалась ядовитыми змеями и познавала небывалые нездешные города. По последнего рода снам я особенно соскучилась, поэтому отдельное спасибо моему "мастеру сновидений" за эти странствия.
Обычаи примирения на островах Timor, по возвращении домой победоносного военного отряда с отрубленными головами побежденных врагов, представляют особый интерес, потому что вождь экспедиции подвергается сверх того еще тяжким ограничениям (см. ниже). При торжественном вступлении победителей приносятся жертвы, дабы умилостивить души врагов; в противном случае пришлось бы бояться несчастий для победителей. Устраивается танец, и при этом поются песни, в которых оплакивается убитый враг и испрашивается у него прощение… «Не сердись на нас за то, что у нас здесь находится твоя голова; если бы счастье не улыбнулось нам, то наши головы теперь висели бы в твоей деревне. Мы принесли тебе жертву, дабы умилостивить тебя; теперь твой дух может удовлетвориться и оставить нас в покое. Почему ты был нашим врагом? Не лучше ли нам быть друзьями? Тогда не пролилась бы твоя кровь и не отрубили бы тебе голову ... Другие народы нашли средство превращать своих прежних врагов после их смерти в друзей, стражей и защитников. Средство это состоит в нежном обращении с отрубленными головами, как этим хвалятся некоторые дикие народы в Борнео. Если Dayak'и из Saravak'a приносят с похода домой голову, то в течение целого месяца с этой головой обращаются с самой изысканной любезностью и называют ее самыми нежными именами, какие только существуют в их языке. Ей всовываются в рот лучшие куски пищи, лакомства и сигары. Ее постоянно упрашивают ненавидеть своих прежних друзей и подарить свою любовь своим новым хозяевам, так как теперь она уже вошла в их среду. Было бы большой ошибкой приписывать известную долю насмешки этому, кажущемуся нам отвратительным, обращению.». (c) З. Фрейд "Тотем и Табу".
После учебника по психиатрии, кстати, отлично идет.
я словно лист на ветру, смотрите, как я парю Я дурак, я иду по изгибам дорог, по фрагментам миров, по колоде Таро, и открыто лицо, и кромсают меня то ветра, то дожди. Я шагаю, звеня, колокольчики вшиты под кожу мою, и из этого звона я весь состою. Не могу не звенеть, каждый шаг – это звон, и поэтому я и открыт, и смешон.
И поэтому слышно меня за версту, и поэтому гол я и слеп на свету, не гляди, не гляди, не гляди на меня, только слушай, как я танцую, звеня.
Я дитя никого, мне не помнится мать. Я дурак, я умею любить и летать, но вот строить дома – совершенно нет. Я дурак, я не знаю, сколько мне лет, миллионы ночей не расту, не расту, но зато колокольцы слышны за версту.
Я отец никого и дитя никого, я иду в черноте по тропе огневой, я иду через черный бензиновый мрак, что возьмешь-то с меня, натурально дурак. Я иду в черноте, каковая – ничто, я дружу и с безвременьем, и с чернотой, и плетеные феньки несу на руках, и звенит одинокость моя и страх. И во тьму цветная вплетается нить. И звенит тоска, и любовь звенит.
Если ты заблудился в извечной тьме – слушай звон колокольцев, иди ко мне. (с)
Вообще удивительно, от скольких многих я получила поддержку. Я этого не ожидала. Ожидала я почему-то, что придется оправдываться за то, что переживаю так тяжело уход кошки. Ну, мол, не человек же умирает, чего это я в самом деле. Оправдываться я бы, конечно не стала. Скорее бы разъярилась. Но это было бы тоже с посылом "сейчас я объясню". Я рада, что объяснять не пришлось. От кого-то, кому мое доверие особенно высоко, я напротив поддержки не получила. И это как-то... смущает, что ли. Ну то есть злит, вызывает недоумение... но в первую очередь смущает или смещает что-то внутри. Как любые нереализованные ожидания. Хочется закрыться и не открываться больше вообще никогда. Есть в моем пропуске в личные ады что-то интимное, ей богу.
Я все больше убеждаюсь в том, что хочу прокачивать такие полезные навыки, как умение поставить капельницу, сделать укол, что-нибудь понимать в медикаментозных средствах, не покачиваться, когда мне на руки хлещет венозная кровь и тому подобное. Мне кажется, что их стоит уметь. Никогда не знаешь, где пригодится.